Поэзия пиндара. Олимпийские песни Пиндара - Всё в шоколаде — LiveJournal Легенды о рождении и юности Пиндара
с.361 Пиндар - самый греческий из греческих поэтов. Именно поэтому европейский читатель всегда чувствовал его столь далеким. Никогда он не был таким живым собеседником новоевропейской культуры, каковы бывали Гомер или Софокл. У него пытались учиться создатели патетической лирики барокко и предромантизма, но уроки эти ограничились заимствованием внешних приемов. В XIX в. Пиндар всецело отошел в ведение узких специалистов из классических филологов и по существу остается в этом положении до наших дней. Начиная с конца XIX в., когда Европа вновь открыла для себя красоту греческой архаики, Пиндара стали понимать лучше. Но широко читаемым автором он так и не стал. Даже профессиональные филологи обращаются к нему неохотно.
Может быть, одна из неосознаваемых причин такого отношения - естественное недоумение современного человека при первой встрече с основным жанром поэзии Пиндара, с эпиникиями: почему такой громоздкий фейерверк высоких образов и мыслей пускается в ход по такой случайной причине, как победа такого-то жокея или боксера на спортивных состязаниях? Вольтер писал (ода 17): « Восстань из гроба, божественный Пиндар, ты, прославивший в былые дни лошадей достойнейших мещан из Коринфа или из Мегары, ты, обладавший несравненным даром без конца говорить, ничего не сказав, ты, умевший отмерять стихи, с.362 не понятные никому, но подлежащие неукоснительному восторгу…» . Авторы современных учебников греческой литературы из уважения к предмету стараются не цитировать этих строк, однако часто кажется, что недоумение такого рода знакомо им так же, как и Вольтеру.
Причина этого недоумения в том, что греческие состязательные игры обычно представляются человеком наших дней не совсем правильно. В обширной литературе о них (особенно в популярной) часто упускается из виду самая главная их функция и сущность. В них подчеркивают сходство с теперешними спортивными соревнованиями; а гораздо важнее было бы подчеркнуть их сходство с такими явлениями, как выборы по жребию должностных лиц в греческих демократических государствах, как суд божий в средневековых обычаях, как судебный поединок или дуэль. Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще - того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа - лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости; спортивные состязания - лишь испытание, проверка (έλεγχος ) обладания этой божественной милостью. Именно поэтому Пиндар всегда прославляет не победу, а победителя; для описания доблести своего героя, его рода и города он не жалеет слов, а описанию спортивной борьбы, доставившей ему победу, обычно не уделяет ни малейшего внимания. Гомер в XXIII книге « Илиады» подробно описывал состязания над могилой Патрокла, Софокл в « Электре» - дельфийские колесничные бега, даже Вакхилид в своих изящных эпиникиях находит место для выразительных слов о коне Гиерона; но Пиндар к этим подробностям с.363 тактики и техники был так же равнодушен, как афинский гражданин к тому, какими камешками или бобами производилась жеребьевка в члены Совета пятисот.
Фантастический почет, который воздавался в Греции олимпийским, пифийским и прочим победителям, стремление городов и партий в любой борьбе иметь их на своей стороне, - все это объяснялось именно тем, что в них чтили не искусных спортсменов, а любимцев богов. Спортивное мастерство оставалось личным достоянием атлета, но милость богов распространялась по смежности на его родичей и сограждан. Идя на войну, граждане рады были иметь в своих рядах олимпийского победителя не потому, что он мог в бою убить на несколько вражеских бойцов больше, чем другие, а потому, что его присутствие сулило всему войску благоволение Зевса Олимпийского. Исход состязаний позволял судить, чье дело боги считают правым, чье нет. Греки времен Пиндара шли на состязания с таким же чувством и интересом, с каким шли к оракулу. Не случайно цветущая пора греческой агонистики и пора высшего авторитета дельфийского оракула так совпадают. Кроме четырех общегреческих состязаний - Олимпийских, Пифийских, Немейских, Истмийских, - у Пиндара упоминается около 30 состязаний областных и местных; в Фивах, Эгине, Афинах, Мегаре, Аргосе, Тегее, Онхесте, Кирене и др. Сетью этих игр была покрыта вся Греция, результаты этих игр складывались в сложную и пеструю картину внимания богов к людским делам. И современники Пиндара напряженно вглядывались в эту картину, потому что это было для них средством разобраться и ориентироваться во всей обстановке настоящего момента.
с.364 Эта напряженная заинтересованность в переживаемом мгновении - самая характерная черта той историко-культурной эпохи, закат которой застал Пиндар.
Предшествующая эпоха, время эпического творчества, этой заинтересованности не имела. Мир эпоса - это мир прошлого, изображаемый с ностальгическим восхищением во всех своих мельчайших подробностях. В этом мире все начала и концы уже определены, все причинно-следственные цепи событий уже выявлены и реализованы в целой системе сбывшихся предсказаний. Этот мир пронизан заданностью: Ахилл знает ожидающее его будущее с самого начала « Илиады» , и никакой его поступок ничего не сможет изменить в этом будущем. Это относится к героям, к тем, чьи судьбы для поэта и слушателя выделяются из общего потока сменяющихся событий. Для остальных людей существует только этот общий поток, однообразный, раз навсегда заданный круговорот событий: « Листьям в древесных дубравах подобны сыны человеков…» (« Илиада» , XXI. 464). Простому человеку представляется лишь вписывать свои поступки в этот круговорот; как это делается, ему может объяснить поэт новой эпохи, поэт эпоса, уже опустившегося до его социального уровня, - Гесиод.
Но эпоха социального переворота VII- VI вв., породившая Гесиода и его пессимистически настроенных слушателей, выделила и противоположный общественный слой - ту аристократию, члены которой ощущали себя хозяевами жизни, готовыми к решительным действиям, борьбе и победе или поражению. Их искусством и стала новая поэзия - лирика. Эпос воспевал прошедшее время - лирика была поэзией настоящего времени, поэзией бегущего мгновения. Ощущение решимости к действию, исход которого с.365 лежит в неизвестном будущем, создавало здесь атмосферу тревожной ответственности, неведомую предшествующей эпохе. Эпос смотрел на свой мир как бы издали, разом воспринимая его как целое, и ему легко было видеть, как все совершающиеся в этом мире поступки ложатся в систему этого целого, ничего в ней не меняя. Лирика смотрела на мир как бы « изблизи» , взгляд ее охватывал лишь отдельные аспекты этого мира, целое ускользало из виду, и казалось, что каждый новый совершающийся поступок преобразует всю структуру этого целого. Эпический мир в его заданности был утвержден раз навсегда - новый мир в его изменчивости подлежал утверждению ежеминутно вновь и вновь. Это утверждение и взяла на себя лирика - в первую очередь хоровая лирика.
Жанры хоровой лирики делились на две группы: в честь богов (гимны, пеаны, дифирамбы, просодии, парфении) и в честь людей (гипорхемы, энкомии, френы, эпиникии). Именно в такой последовательности они располагались в александрийском издании сочинений Пиндара; но сохранились из них только эпиникии. Можно думать, что это не случайно. Лирика в честь богов говорила прежде всего о том, что в мире вечно, лирика в честь людей - о том, что в мире изменчиво; последнее было практически важнее для Пиндара с его современниками и нравственно содержательнее для читателей александрийской и позднейших эпох. Каждый эпиникии был ответом на одну задачу, поставленную действительностью: вот совершилось новое событие - победа такого-то атлета в беге или в кулачном бою; как включить это новое событие в систему прежних событий, как показать, что оно хоть и меняет, но не отменяет то, что было в мире до него? Чтобы решить эту задачу, лирический поэт должен с.366 был сместиться с точки зрения « изблизи» на точку « издали» , охватить взглядом мировое целое в более широкой перспективе и найти в этой перспективе место для нового события. В этом и заключалось то утверждение меняющегося мира, глашатаем которого была лирика.
Очень важно подчеркнуть, что речь здесь идет именно об утверждении и никогда - о протесте. Для Пиндара все, что есть, - право уже потому, что оно есть. « Неприятие мира» , столь обычное в новоевропейской цивилизации со времен средневекового христианства и до наших дней, у Пиндара немыслимо. Все, что есть, то заслуженно и истинно. Мерило всякого достоинства - успех. Центральное понятие пиндаровской системы ценностей - αρετή - это не только нравственное качество, « доблесть» , это и поступок, его раскрывающий, « подвиг» , это и исход такого поступка, « успех» . Каждого героя-победителя Пиндар прославляет во всю силу своей поэзии; но если бы в решающем бою победил его соперник, Пиндар с такой же страстностью прославил бы соперника. Для Пиндара существует только доблесть торжествующая; доблесть, выражающаяся, например, в стойком перенесении невзгод, для него - не доблесть. Это потому, что только успех есть знак воли богов, и только воля богов есть сила, которой держится мир. Слагаемые успехи Пиндар перечисляет несколько раз: во-первых, это « порода» (γένος ) предков победителя, во-вторых, это его собственные усилия - траты (δαπάνα ) и труд (πόνος ), и только в-третьих - это воля богов, даровавшая ему победу (δαίμων ). Но фактически первые из этих элементов также сводятся к последнему: « порода» есть не что иное как ряд актов божественной милости по отношению к предкам победителя, « траты» с.367 есть результат богатства, тоже ниспосланного богами (о неправедной наживе у Пиндара не возникает и мысли), а « труд» без милости богов никому не в прок (Ол. 9, 100- 104).
Утвердить новое событие, включив его в систему мирового уклада, - это значило: выявить в прошлом такой ряд событий, продолжением которого оказывается новое событие. При этом « прошлое» для Пиндара - конечно, прошлое мифологическое: вечность откристаллизовывалась в сознании его эпохи именно в мифологических образах. А « ряд событий» для Пиндара - конечно, не причинно-следственный ряд: его дорационалистическая эпоха мыслит не причинами и следствиями, а прецедентами и аналогиями. Такие прецеденты и аналогии могут быть двух родов - или метафорические, по сходству, или метонимические, по смежности. « Зевс когда-то подарил победу старику Эргину на Лемносских состязаниях аргонавтов - что же удивительного, что теперь в Олимпии он подарил победу седому Псавмию Камаринскому (герою Ол. 4)?» - вот образец метафорического ряда. « Зевс когда-то благословлял подвиги прежних отпрысков Эгины - Эака, Теламона, Пелея, Аянта, Ахилла, Неоптолема, - что же удивительного, что теперь он подарил победу такому эгинскому атлету, как Алкимедонт (Ол. 8) или Аристоклид (Нем. 3), или Тимасарх (Нем. 4), или Пифей (Нем. 5), или Соген (Нем. 6) и т. д.?» - вот образец метонимического ряда.
Метонимические ассоциации, по смежности, были более легкими для поэта и более доступными для слушателей: они могли исходить от места состязаний (так введены олимпийские мифы о Пелопе и Геракле в Ол. 1, 3, 10), от рода победителя (миф о Диоскурах в Нем. 10), но чаще всего - от родины победителя и ее с.368 мифологического прошлого: здесь всегда возможно было начать с эффектно-беглого обзора многих местных мифов, чтобы потом остановиться на каком-нибудь одном (так Пиндар говорит об Аргосе в Нем. 10, о Фивах в Истм. 7; одним из первых произведений Пиндара был гимн Фивам, начинавшийся: « Воспеть ли нам Исмена…, или Мелию…, или Кадма…, или спартов…, или Фиву…, или Геракла…, или Диониса…, или Гармонию…?» - на что, по преданию, Коринна сказала поэту: « Сей, Пиндар, не мешком, а горстью!» ). Метафорические ассоциации вызывали больше трудностей. Так, эффектная ода Гиерону, Пиф. 1, построена на двух метафорах, одна из них - явная: больной, но могучий Гиерон уподобляется больному, но роковому для врага Филоктету; другая - скрытая: победы Гиерона над варварами-карфагенянами уподобляются победе Зевса над гигантом Тифоном. Можно полагать, что такая же скрытая ассоциация лежит и в основе оды Нем. 1 в честь Хромия, полководца Гиерона: миф о Геракле, укротителе чудовищ, также должен напомнить об укрощении варварства эллинством, однако уже античным комментаторам эта ассоциация была неясна, и они упрекали Пиндара в том, что миф притянут им насильно. Несмотря на такие сложности, Пиндар явно старался всюду, где можно, подкреплять метонимическую связь события с мифом метафорической связью и наоборот. Так, Ол. 2 начинается метафорической ассоциацией - тревоги Ферона Акрагантского уподобляются бедствиям фиванских царевен Семелы и Ино, за которые они впоследствии были сторицей вознаграждены; но затем эта метафорическая ассоциация оборачивается метонимической - из того же фиванского царского дома выходит внук Эдипа Ферсандр, потомком которого оказывается Ферон. Так, Ол. 6 начинается мифом об Амфиарае, с.369 введенным по сходству: герой оды, как и Амфиарай, является и прорицателем и воином одновременно - а продолжается мифом об Иаме, введенным по смежности: Иам - предок героя. Мы мало знаем о героях Пиндара и об обстоятельствах их побед, поэтому метафорические уподобления часто для нас не совсем понятны: почему, например, в Пиф. 9 оба мифа о прошлом Кирены - это мифы о сватовстве? (античные комментаторы простодушно заключали из этого, что адресат оды, Телесикрат, сам в то время собирался жениться); или почему, например, в Ол. 7 все три мифа о прошлом Родоса - это мифы о неприятностях, которые, однако же, все имеют благополучный исход?
Подбор мифов, к которым обращается таким образом Пиндар от воспеваемого им события, сравнительно неширок: и о Геракле, и об Ахилле, и об эгинских Эакидах он говорит по многу раз, а к иным мифам не обращается ни разу. Отчасти это объясняется внешними причинами: если четверть всех эпиникиев посвящена эгинским атлетам, то трудно было не повторяться, вспоминая эгинских героев от Эака до Неоптолема; но отчасти этому были и более общие основания. Почти все мифы, используемые Пиндаром, - это мифы о героях и их подвигах, причем такие, в которых герой непосредственно соприкасается с миром богов: рождается от бога (Геракл, Асклепий, Ахилл), борется и трудится вместе с богами (Геракл, Эак), любим богом (Пелоп, Кирена), следует вещаниям бога (Иам, Беллерофонт); пирует с богами (Пелей, Кадм), восходит на небо (Геракл) или попадает на острова Блаженных (Ахилл). Мир героев важен Пиндару как промежуточное звено между миром людей и миром богов: здесь совершаются такие же события, как в мире людей, но божественное руководство этими событиями, божественное с.370 провозвестие в начале и воздаяние в конце здесь видимы воочию и могут служить уроком и примером людям. Таким образом, миф Пиндара - это славословие, ободрение, а то и предостережение (Тантал, Иксион, Беллерофонт) адресату песни. Применительно к этой цели Пиндар достаточно свободно варьирует свой материал: мифы, чернящие богов, он упоминает лишь затем, чтобы отвергнуть (съедание Пелопа в Ол. 1, богоборство Геракла в Ол. 9), а мифы, чернящие героев, - лишь затем, чтобы тактично замолчать (убийство Фока в Нем. 5, дерзость Беллерофонта в Ол. 13; смерть Неоптолема он описывает с осуждением в пеане 6 и с похвалой в Нем. 7). Связь между героями и богами образует, так сказать, « перспективу вверх» в одах Пиндара; ее дополняет « перспектива вдаль» - преемственность во времени мифологических поколений, и иногда « перспектива вширь» - развернутость их действий в пространстве: так, упоминание об Эакидах в Ол. 8 намечает историческую перспективу героического мира от Эака до Неоптолема, а в Нем. 4 - его географическую перспективу от Фтии до Кипра. Так словно в трех измерениях раскрывается та мифологическая система мира, в которую вписывает Пиндар каждое воспеваемое им событие. Читателю нового времени обилие упоминаемых Пиндаром мифов кажется ненужной пестротой, но сам Пиндар и его слушатели чувствовали противоположное: чем больше разнообразных мифов сгруппировано вокруг очередной победы такого-то атлета, тем крепче встроена эта победа в мир закономерного и вечного.
Изложение мифов у Пиндара определяется новой функцией мифа в оде. В эпосе рассказывался миф ради мифа, последовательно и связно, со всей подробностью ностальгической, Erzählungslust попутные мифы с.371 вставлялись в рассказ в более сжатом, но столь же связном виде. В лирике миф рассказывался ради конкретного современного события, в нем интересны не все подробности, а только те, которые ассоциируются с событием, и попутные мифы не подчинены главному, а равноправны с ним. Поэтому Пиндар отбрасывает фабульную связность и равномерность повествования, он показывает мифы как бы мгновенными вспышками, выхватывая из них нужные моменты и эпизоды, а остальное предоставляя додумывать и дочувствовать слушателю. Активное соучастие слушателя - важнейший элемент лирической структуры: эпический поэт как бы предполагал, что слушатель знает только то, что ему сейчас сообщается, лирический поэт предполагает, что слушатель уже знает и многое другое, и что достаточно мимолетного намека, чтобы в сознании слушателя встали все мифологические ассоциации, необходимые поэту. Этот расчет на соучастие слушателя необычайно расширяет поле действия лирического рассказа - правда, за счет того, что окраины этого поля оставляются более или менее смутными, так как ассоциации, возникающие в сознании разных слушателей, могут быть разными. Это тоже одна из причин, затрудняющих восприятие стихов Пиндара современным читателем. Зато поэт, оставив проходные эпизоды на домысливание слушателю, может целиком сосредоточиться на моментах самых выразительных и ярких. Не процесс событий, а мгновенные сцены запоминаются в рассказе Пиндара: Аполлон, входящий в огонь над телом Корониды (Пиф. 3), ночные молитвы Пелопа и Иама (Ол. 1, Ол. 6), младенец Иам в цветах (Ол. 6), Эак с двумя богами перед змеем на троянской стене (Ол. 8), Геракл на Теламоновом пиру (Истм. 6); а все, что лежит между такими сценами, сообщается в придаточных с.372 предложениях, беглым перечнем, похожим на конспект. Самый подробный мифический рассказ у Пиндара - это история аргонавтов в огромной оде Пиф. 4 (вероятно, по ее образцу мы должны представлять себе несохранившиеся композиции чиноначальника мифологической лирики - Стесихора); но и здесь Пиндар словно нарочно разрушает связность повествования: рассказ начинается пророчеством Медеи на Лемносе, последнем (по Пиндару) этапе странствия аргонавтов - пророчество это гласит об основании Кирены, родины воспеваемого победителя, и в него вставлен эпизод одного из предыдущих этапов странствия, встреча с Тритоном - Еврипилом; затем неожиданным эпическим зачином « А каким началом началось их плавание?» - поэт переходит к описанию истории аргонавтов с самой завязки мифа - но и в этом описании фактически выделены лишь четыре сцены, « Ясон на площади» , « Ясон перед Пелием» , « отплытие» , и « пахота» ; а затем, на самом напряженном месте (руно и дракон), Пиндар демонстративно обрывает повествование и в нескольких скомканных строчках лишь бегло осведомляет о дальнейшем пути аргонавтов вплоть до Лемноса; конец рассказа смыкается, таким образом, с его началом. Такие кругообразные замыкания у Пиндара неоднократны: возвращая слушателя к исходному пункту, они тем самым напоминают, что миф в оде - не самоцель, а лишь звено в цепи образов, служащих осмыслению воспеваемой победы.
Миф - главное средство утверждения события в оде; поэтому чаще всего он занимает главную, серединную часть оды. В таком случае ода приобретает трехчастное симметричное строение: экспозиция с констатацией события, миф с его осмыслением и воззвание к богам с молитвой, чтобы такое осмысление оказалось с.373 верным и прочным. Экспозиция включала похвалу играм, атлету, его родичам, его городу; здесь обычно перечислялись прежние победы героя и его родичей, а если победитель был мальчиком, сюда же добавлялась похвала его тренеру. Мифологическая часть образно объясняла, что одержанная победа не случайна, а представляет собой закономерное выражение давно известной милости богов к носителям подобной доблести или к обитателям данного города. Заключительная часть призывала богов не отказывать в этой милости и впредь. Впрочем, начальная и конечная часть легко могли меняться отдельными мотивами: в конец переходили те или иные славословия из начальной части; а начало украшалось воззванием к божеству по образцу конечной части. Кроме того, каждая часть свободно допускала отступления любого рода (у Пиндара чаще всего - о себе и о поэзии). Сочленения между разнородными мотивами обычно заполнялись сентенциями общего содержания и наставительного характера; Пиндар был непревзойденным мастером чеканки таких сентенций. У него они варьируют по большей части две основные темы: « добрая порода все превозмогает» и « судьба изменчива, и завтрашний день не верен» ; эти припевы лейтмотивом проходят по всем его одам. А иногда поэт отказывался от таких связок и нарочно бравировал резкостью композиционных переходов, обращаясь к самому себе: « Повороти кормило!» … (Пиф. 10), « Далеко унесло мою ладью…» (Пиф. 11) и т. п. Отдельные разделы оды могли сильно разбухать или сильно сжиматься в зависимости от наличия материала (и от прямых требований заказчика, платившего за оды), но общая симметрия построения сохранилась почти всегда. Она была осознанной и почти канонизированной: прообраз всей хоровой лирики, « терпандровский с.374 ном» , по домыслам греческих грамматиков, состоял из семи, по-видимому, концентрических частей: « зачин» , « послезачинье» , « поворот» , « сердцевина» , « противоповорот» , « печать» , « заключение» . Представим себе в « сердцевине» - миф, в « зачине» и « заключении» - хвалы и мольбы, в « печати» - слова поэта о себе самом, в « повороте» и « противоповороте» - связующие моралистические размышления, - и перед нами будет почти точная схема строения пиндаровской оды. Следить за пропорциями помогала метрика: почти все оды Пиндара написаны повторяющими друг друга строфическими триадами (числом от 1 до 13), а каждая триада состоит из строфы, антистрофы и эпода; это двухстепенное членение хорошо улавливается слухом. Изредка Пиндар строил оды так, чтобы тематическое и строфическое членение в них совпадали и подчеркивали друг друга (Ол. 13), но гораздо чаще, наоборот, обыгрывал несовпадение этих членений, резко выделявшее большие тирады, перехлестывавшие из строфы в строфу.
Вслед за средствами композиции для утверждения события в оде использовались средства стиля. Каждое событие - это мгновение, перелившееся из области будущего, где все неведомо и зыбко, в область прошлого, где все закончено и неизменно; и поэзия первая призвана остановить это мгновение, придав ему требуемую завершенность и определенность. Для этого она должна обратить событие из неуловимого в ощутимое. И Пиндар делает все, чтобы представить изображаемое ощутимым, вещественным: зримым, слышимым, осязаемым. Зрение требует яркости: и мы видим, что любимые эпитеты Пиндара - « золотой» , « сияющий» , « сверкающий» , « блещущий» , « пышущий» , « светлый» , « лучезарный» , « осиянный» , « палящий» и с.375 т. д. Слух требует звучности: и мы видим, что у Пиндара все окружает « слава» , « молва» , « хвала» , « песня» , « напев» , « весть» , все здесь « знаменитое» , « ведомое» , « прославленное» . Вкус требует сладости - и вот каждая радость становится у него « сладкой» , « медовой» , « медвяной» . Осязание требует чувственной дани и для себя - и вот для обозначения всего, что достигло высшего расцвета, Пиндар употребляет слово « άωτος » « руно» , « шерстистый пух» - слово, редко поддающееся точному переводу. Часто чувства меняются своим достоянием - и тогда мы читаем про « блеск ног» бегуна (Ол. 13, 36), « чашу, вздыбленную золотом» (Истм. 10), « вспыхивающий крик» (Ол. 10, 72), « белый гнев» (Пиф. 4, 109), а листва, венчающая победителя, оказывается то « золотой» , то « багряной» (Нем. 1, 17; 11, 28). Переносные выражения, которыми пользуется Пиндар, только усиливают эту конкретность, вещественность, осязаемость его мира. И слова и дела у него « ткутся» , как ткань, или « выплетаются» , как венок. Этна у него - « лоб многоплодной земли» (Пиф. 1, 30), род Эмменидов - « зеница Сицилии» (Ол. 2, 10), дожди - « дети туч» (Ол. 11, 3), извинение - « дочь позднего ума» (Пиф. 5, 27), Асклепий « плотник безболья» (Пиф. 3, 6), соты - « долбленый пчелиный труд» (Пиф. 6, 54), робкий человек « при матери варит бестревожную жизнь» (Пиф. 4, 186), у смелого « подошва под божественной пятой» (Ол. 6, 8), а вместо того, чтобы выразительно сказать « передо мною благодарный предмет, о который можно хорошо отточить мою песню» , поэт говорит еще выразительнее: « певучий оселок на языке у меня» (Ол. 6, 82). Среди этих образов даже такие общеупотребительные метафоры, любимые Пиндаром, как « буря невзгод» или « путь мысли» (по суху - в колеснице или по морю - с.376 в ладье с якорем и кормилом) кажутся ощутимыми и наглядными.
Для Пиндара « быть» значит « быть заметным» : чем ярче, громче, осязаемей тот герой, предмет или подвиг, о котором гласит поэт, тем с бо́ льшим правом можно сказать, что он - « цветущий» , « прекрасный» , « добрый» , « обильный» , « могучий» , « мощный» . Охарактеризованные таким образом люди, герои и боги почти теряют способность к действию, к движению: они существуют, излучая вокруг себя свою славу и силу, и этого достаточно. Фразы Пиндара - это бурное нагромождение определений, толстые слои прилагательных и причастий вокруг каждого существительного, и между ними почти теряются скудные глаголы действия. Этим рисуется статический мир вечных ценностей, а бесконечное плетение неожиданных придаточных предложений есть лишь средство прихотливого движения взгляда поэта по такому миру.
Так завершается в оде Пиндара увековечение мгновения, причисление нового события к лику прежних. Совершитель этой канонизации - поэт. Если событие не нашло своего поэта, оно забывается, т. е. перестает существовать: « счастье былого - сон: люди беспамятны… ко всему, что не влажено в струи славословий» (Истм. 7, 16- 19; ср. Нем. 7, 13). Если событие нашло себе поэта, оценившего и прославившего его неправильно, - искажается вся система мировых ценностей: так, Гомер, перехвалив Одиссея, стал косвенным виновником торжества злословия в мире (Нем. 7, 20; 8, 25- 35; ср., впрочем, Истм. 4, 35- 52). Отсюда - безмерная важность миссии поэта: он один является утвердителем, осмыслителем мирового порядка и по праву носит эпитет σοφός , « мудрец» (с оттенком: « умелец» ). Обычно истина выявляется только с.377 во времени, в долгом ряде событий (« бегущие дни - надежнейшие свидетели» , Ол. 1, 28- 34; « бог - Время единый выводит пытанную истину» , Ол. 10, 53- 55) - но поэт как бы уторапливает ее раскрытие. Поэт подобен пророку, « предсказывающему назад» : как пророк раскрывает в событии перспективу будущего, так поэт - перспективу прошлого, как пророк гадает об истине по огню или по птичьему полету, так поэт - по исходу атлетических состязаний. И если пророка вдохновляет к вещанию божество, то и поэта осеняют его божества - Музы, дарящие ему прозрение, и Хариты, украшающие это прозрение радостью. Таким образом, поэт - любимец богов не в меньшей степени, чем атлет, которого он воспевает; поэтому так часто Пиндар уподобляет себя самого атлету или борцу, готовому к дальнему прыжку, к метанию дрота, к стрельбе из лука (Ном. 5, Ол. 1, 9, 13 и др.); поэтому вообще он так часто говорит в одах о себе и слагаемой им песне - он сознает, что имеет на это право. Высший апофеоз поэзии у Пиндара - это 1 Пифийская ода с ее восхвалением лиры, символа вселенского порядка, звуки которой несут умиротворение и блаженство всем, кто причастен мировой гармонии, и повергают в безумие всех, кто ей враждебен.
Такова система художественных средств, из которых слагается поэзия Пиндара. Легко видеть, что все сказанное относится не только к Пиндару - это характерные черты всего греческого мироощущения или, во всяком случае, архаического греческого мироощущения. Но сама напряженность этого мироощущения, постоянная патетическая взвинченность, настойчивое стремление объять необъятное - это уже особенность поэзии Пиндара. Его старшим современником в хоровой лирике был Симонид, младшим - с.378 Вакхилид - оба они пользуются тем же арсеналом лирических средств, но пиндаровской могучей громоздкости и напряженности здесь нет, а есть изящество и тонкость. Они не утверждают мировой порядок - они украшают мировой порядок, уже утвержденный. Сама страстность притязаний Пиндара на высшее право поэта осмыслять и утверждать действительность означает, что речь идет не о чем-то само собой подразумевающемся, что это право уже оспаривается.
Так оно и было. Пиндар работал в ту эпоху, когда аристократическая идеология, глашатаем которой он был, начинала колебаться и отступать под напором новой идеологии, уже рождавшей своих поэтов. Пиндар верил в мир непротиворечивый и неизменный, а его сверстники Гераклит и Эсхил уже видели противоречия, царящие в мире, и развитие - следствие этих противоречий. Для Пиндара смена событий в мире определялась мгновенной волей богов - для новых людей она определялась вечным мировым законом. У Пиндара толкователем и провидцем сущего выступает поэт, в своем вдохновении охватывающий ряды конкретных аналогичных событий, - в V в. таким толкователем становится философ, умом постигающий отвлеченный закон, лежащий за событиями. Лирика перестает быть орудием утверждения действительности и становится лишь средством ее украшения, высоким развлечением, важной забавой. Для Пиндара это было неприемлемо, и он боролся за традиционный взгляд на мир и традиционное место поэта-лирика в этом мире.
Эта борьба была безуспешна. Противоречивость мира не была для Пиндара и его современников философской абстракцией - она раскрывалась на каждом шагу в стремительной смене событий конца VI - с.379 первой половины V в. Перед лицом этих противоречий пиндаровское восприятие мира оказывалось несостоятельным. Лирический поэт видел в представшем ему событии торжество такого-то начала и всем пафосом своего искусства доказывал закономерность этого торжества, а следующее событие оборачивалось торжеством противоположного начала, и поэт с той же убежденностью и тем же пафосом доказывал и его закономерность. Для Пиндара, представлявшего себе мир прерывной цепью мгновенных откровений, в этом не было никакой непоследовательности. Для каждого города, делавшего ему заказ на оду, он писал с такой отдачей, словно сам был гражданином этого города: « я» поэта и « я» хора в его песнях часто неотличимы. Такая позиция для Пиндара программна: « Будь подобен умом коже наскального морского зверя (т. е. осьминога): со всяким городом умей жить, хвали от души представшее тебе, думай нынче одно, нынче другое» (фр. 43, слова Амфиарая). Со своей « точки зрения вечности» Пиндар не видел противоречий между городами в Греции и между партиями в городах - победа афинского атлета или победа эгинского атлета говорили ему одно и то же: « побеждает лучший» . Победа одного уравновешивается победой другого, и общая гармония остается непоколебленной; напротив, всякая попытка нарушить равновесие, придать преувеличенное значение отдельной победе обречена на крушение в смене взлетов и падений превратной судьбы. Достаточно предостеречь победителя, чтобы он не слишком превозносился в счастье, и помолиться богам, чтобы они, жалуя новых героев, не оставляли милостью и прежних, - и все мировые противоречия будут разрешены. Таково убеждение Пиндара; наивность и несостоятельность этого взгляда в общественных с.380 условиях V в. все больше и больше раскрывалась ему на собственном жизненном опыте.
Пиндар родился в Фивах в 518 г. (менее вероятная дата - 522 г.) и умер в 438 г. Его поэтическое творчество охватывает более 50 лет. И начало и конец этой творческой полосы отмечены для Пиндара тяжелыми потрясениями: в начале это греко-персидские войны, в конце - военная экспансия Афин.
В год похода Ксеркса Пиндар уже пользовался известностью как лирический поэт, ему заказывали оды и фессалийские Алевады (Пиф. 10), и афинский изгнанник Мегакл (Пиф. 7), и состязатели из Великой Греции (Пиф. 6 и 12); но, как кажется, в эти годы Пиндар больше писал не эпиникии, а гимны богам, сохранившиеся лишь в малых отрывках. Когда Дельфы и Фивы встали на сторону Ксеркса, для Пиндара это был саморазумеющийся акт: сила и успех Ксеркса казались несомненными, стало быть, милость богов была на его стороне. Но все обернулось иначе: Ксеркс был разбит, Фивы оказались тяжко скомпрометированы своей « изменой» и чудом избежали угрозы разорения. Тревожная и напряженная ода Истм. 8 (« Некий бог отвел Танталову глыбу от наших глав…» , « Подножного держись, ибо коварно нависло над людьми и кружит им жизненную тропу Время…» ) осталась памятником переживаний Пиндара: это самый непосредственный его отклик на большие события современности. Отголоски этого кризиса слышны в стихах Пиндара и позже: оды Истм. 1 и 3- 4 посвящены фиванцам, пострадавшим в войне, где они бились на стороне персов.
Разрядкой этого кризиса было для Пиндара приглашение в Сицилию в 476 г. на празднование олимпийских и пифийских побед Гиерона Сиракузского с.381 и Ферона Акрагантского. Здесь, в самом блестящем политическом центре Греции, где все культурные тенденции, близкие Пиндару, выступали обнаженней и ярче, поэт окончательно выработал свою манеру, отточил до совершенства свой стиль: оды сицилийского цикла считались высшим достижением Пиндара и были помещены на первом месте в собрании его эпиникиев (Ол. 1- 6, Пиф. 1- 3, Нем. 1). Пиндара не смущало, что славословить ему приходилось тирана: успехи Гиерона были для него достаточным ручательством права Гиерона на песню. Оды для сицилийцев Пиндар продолжал писать и по возвращении в Грецию; но кончилась эта связь болезненно - в 468 г. Гиерон, одержав долгожданную колесничную победу в Олимпии, заказал оду не Пиндару, а Вакхилиду (эта ода сохранилась), и Пиндар ответил ему страстным стихотворением Пиф. 2, где миф об Иксионе намекает на неблагодарность Гиерона, а соперник - Вакхилид назван обезьяною. Это означало, что полного взаимопонимания между поэтом и его публикой уже не было.
По возвращении из Сицилии для Пиндара настала полоса самых устойчивых успехов - 475- 460 гг. Военно-аристократическая реакция, господствовавшая в большинстве греческих государств после персидских войн, была хорошей почвой для лирики Пиндара; старший соперник его Симонид умер около 468 г., а младший, Вакхилид, слишком явно уступал Пиндару. Около половины сохранившихся произведений Пиндара приходятся на этот период: он пишет и для Коринфа, и для Родоса, и для Аргоса (Ол. 13, Ол. 7, Нем. 10), и для киренского царя Аркесилая (Пиф. 4- 5, ср. Пиф. 9), но самая прочная связь у него устанавливается с олигархией Эгины: из 45 эпиникиев Пиндара 11 посвящены эгинским атлетам. Но и в эту пору между Пиндаром с.382 и его публикой возникают редкие, но характерные недоразумения. Около 474 г. Афины заказывают Пиндару дифирамб, и он сочиняет его так блестяще, что соотечественники-фиванцы обвинили поэта в измене и наказали штрафом; афиняне выплатили этот штраф. В другой раз, сочиняя для Дельф пеан 6, Пиндар, чтобы прославить величие Аполлона, нелестно отозвался о мифологическом враге Аполлона - Эакиде Неоптолеме; Эгина, где Эакиды были местными героями, оскорбилась, и Пиндару пришлось в очередной оде для эгинян (Нем. 7) оправдываться перед ними и пересказывать миф о Неоптолеме по-новому. Пиндаровское всеприятие и всеутверждение действительности явно оказывалось слишком широким и высоким для его заказчиков.
В поздних одах Пиндара чем дальше, тем настойчивее чувствуется увещевание к сближению и миру. Эпизод с дифирамбом Афинам, исконным врагам Фив, - лишь самый яркий пример этому. В одах для эгинских атлетов он подчеркнуто хвалит их афинского тренера Мелесия (Нем. 6, Ол. 8, впервые еще в Нем. 5); в Истм. 7 мифом о дорийском переселении, а в Истм. 1 сближением мифов о Касторе и об Иолае он прославляет традиционную близость Спарты и Фив; в Нем. 10 миф о Диоскурах вплетен так, чтобы подчеркнуть древнюю дружбу Спарты и Аргоса в противоположность их нынешней вражде; в Нем. 11 узы родства протягиваются между Фивами, Спартой и далеким Тенедосом; в Нем. 8 с восторгом описывается, как эгинский Эак соединял дружбою даже Афины и Спарту. Это - последняя попытка воззвать к традициям панэллинского аристократического единения. Конечно, такая попытка была безнадежна. В те самые годы, когда писались эти произведения, Афины изгоняют Кимона и переходят с.383 к наступательной политике: в 458 г. разоряют дорогую Пиндару Эгину, в 457 г. при Энофитах наносят удар власти Фив над Беотией. Для Пиндара это должно было быть таким же потрясением, как когда-то поражение Ксеркса. Творчество его иссякает. Пиндар еще дожил до коронейского реванша 447 г. Последняя из его сохранившихся од, Пиф. 8 с ее хвалою Тишине, звучит как вздох облегчения после Коронеи, и упоминания о судьбе заносчивых Порфириона и Тифона кажутся предостережением Афинам. Но в этой же оде читаются знаменитые слова о роде человеческом: « Однодневки, что - мы? что не мы? Сон тени - человек» ; а другая ода того же времени, Нем. 11, откликается на это: кто и прекрасен и силен, « пусть помнит: он в смертное тело одет, и концом концов будет земля, которая его покроет» . Таких мрачных нот в прежнем творчестве Пиндара еще не бывало. Он пережил свой век: через немногие годы после своей смерти он уже был чем-то безнадежно устарелым для афинской театральной публики (Афиней, I. 3a, и XIV. 638a) и в то же время - героем легенд самого архаического склада - о том, как в лесу встретили Пана, певшего пеан Пиндара, или как Персефона заказала ему посмертный гимн (Павсаний, IX. 23). С такой двойственной славой дошли стихи Пиндара до александрийских ученых, чтобы окончательно стать из предмета живого восприятия - предметом филологического исследования.
Оригинал взят у gorbutovich в Олимпийские песни Пиндара
Причина этого недоумения в том, что греческие состязательные игры обычно представляются человеком наших дней не совсем правильно. В обширной литературе о них (особенно в популярной) часто упускается из виду самая главная их функция и сущность. В них подчеркивают сходство с теперешними спортивными соревнованиями; а гораздо важнее было бы подчеркнуть их сходство с такими явлениями, как выборы по жребию должностных лиц в греческих демократических государствах, как суд божий в средневековых обычаях, как судебный поединок или дуэль. Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще — того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа — лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости; спортивные состязания — лишь испытание, проверка (έλεγχος) обладания этой божественной милостью. Именно поэтому Пиндар всегда прославляет не победу, а победителя; для описания доблести своего героя, его рода и города он не жалеет слов, а описанию спортивной борьбы, доставившей ему победу, обычно не уделяет ни малейшего внимания. Гомер в XXIII книге «Илиады» подробно описывал состязания над могилой Патрокла, Софокл в «Электре» — дельфийские колесничные бега, даже Вакхилид в своих изящных эпиникиях находит место для выразительных слов о коне Гиерона; но Пиндар к этим подробностям тактики и техники был так же равнодушен, как афинский гражданин к тому, какими камешками или бобами производилась жеребьевка в члены Совета пятисот.
3.
Reverse, horse race. Terracotta Panathenaic prize amphora (jar). Attributed to the Leagros Group. Period: Archaic. Date: ca. 510 B.C. Greek, Attic. Terracotta; black-figure. Dimensions: 63.5 cm. This representation of a horse race includes the post marking the turn in the course. Accession Number:07.286.80. The Metropolitan Museum of Art.
Фантастический почет, который воздавался в Греции олимпийским, пифийским и прочим победителям, стремление городов и партий в любой борьбе иметь их на своей стороне, — все это объяснялось именно тем, что в них чтили не искусных спортсменов, а любимцев богов. Спортивное мастерство оставалось личным достоянием атлета, но милость богов распространялась по смежности на его родичей и сограждан. Идя на войну, граждане рады были иметь в своих рядах олимпийского победителя не потому, что он мог в бою убить на несколько вражеских бойцов больше, чем другие, а потому, что его присутствие сулило всему войску благоволение Зевса Олимпийского. Исход состязаний позволял судить, чье дело боги считают правым, чье нет. Греки времен Пиндара шли на состязания с таким же чувством и интересом, с каким шли к оракулу. Не случайно цветущая пора греческой агонистики и пора высшего авторитета дельфийского оракула так совпадают. Кроме четырех общегреческих состязаний — Олимпийских, Пифийских, Немейских, Истмийских, — у Пиндара упоминается около 30 состязаний областных и местных; в Фивах, Эгине, Афинах, Мегаре, Аргосе, Тегее, Онхесте, Кирене и др. Сетью этих игр была покрыта вся Греция, результаты этих игр складывались в сложную и пеструю картину внимания богов к людским делам. И современники Пиндара напряженно вглядывались в эту картину, потому что это было для них средством разобраться и ориентироваться во всей обстановке настоящего момента.
4.
Павсаний , описывая храм Геры в Олимпии, рассказывает о состязаниях женщин, называемых Гереями:
"Через каждые четыре года на пятый шестнадцать женщин ткут Гере пеплос (одеяние); они же устраивают и игры, называемые Гереи. Эти игры состоят из состязания девушек в беге; эти девушки не все одинакового возраста, поэтому первыми бегут самые молодые, за ними те, которые несколько старше их возрастом, и, наконец, бегут самые старшие из девушек. Бегут они так: волосы у них распущены, хитон немного не доходит до колен, правое плечо открыто до груди. И для их состязания предоставляется Олимпийский стадион, но для бега им уменьшают пространство стадиона приблизительно на одну шестую. Победительницам дают венки из маслины и часть коровы, приносимой в жертву Гере. Им разрешено ставить свои статуи с надписанными на них своими именами, и прислужницы этих шестнадцати распорядительниц игр подобно им являются пожилыми женщинами. 3. Начало этих состязаний девушек, <как и состязаний мужчин>, возводят тоже к древним временам, рассказывая, что ввела их Гипподамия, воздавая благодарность Гере за свой брак с Пелопом; она собрала для этого шестнадцать женщин и с ними устроила первые Гереи <…>"
/ Although women were not allowed to compete in the ancient Greek Olympics, they did compete at Olympia in the Heraean Games. This competition was named after Hera, the goddess for women, and the only event was a 160-metre running race. Spartan women were particularly strong competitors, and this 2,500-year-old bronze statue is a rare depiction of a Spartan girl running. British Museum.
Эта напряженная заинтересованность в переживаемом мгновении — самая характерная черта той историко-культурной эпохи, закат которой застал Пиндар. <…>
Пиндар родился в Фивах в 518 г. (менее вероятная дата — 522 г.) и умер в 438 г. Его поэтическое творчество охватывает более 50 лет. И начало и конец этой творческой полосы отмечены для Пиндара тяжелыми потрясениями: в начале это греко-персидские войны, в конце — военная экспансия Афин. <…>
<…> Творчество Пиндара относится к эпохе, когда греческая словесность не была еще книжной: его оды долгое время сохранялись лишь в памяти слушателей, рукописные же тексты существовали только в единичных экземплярах — в храмах, в городских архивах, в семействах заказчиков. Только в IV в. до п. э. начинается, по-видимому, работа по собиранию пиндаровских текстов и сведений о поэте. <…>
5.
Euphiletos Painter. Chariot race with quadriga and terma. Side B of an Attic black-figure pseudo-panathenaic amphora, ca. 500 BC. From Vulci. Inv. 1452 (= J 657). Staatliche Antikensammlungen. via
Пиндар. Оды. Олимпийские песни.
Перевод Михаила Леоновича Гаспарова
2. <«Острова Блаженных»>
Ферону Акрагантскому
, сыну Энесидама, на победу в колесничном беге. Год — 476.
Песни мои, владычицы лиры ,
Какого бога,
Какого героя,
Какого мужа будем мы воспевать?
Над Писою властвует Зевс;
Олимпийские игрища учредил Геракл
От первин победы ;
Но воскликнем мы ныне о Фероне, (5)
Ибо победоносна была его четверня.
Он милостив к странствующим,
Он оплот Акраганта,
Он цвет от корня достопрославленных предков,
Блюстителей города;
Много вынесши духом,
Они обрели это священное обиталище над рекой,
Они стали зеницей Сицилии,
Время и Судьба бодрствовали над ними, (10)
Осыпая богатством и благом
Родовую их доблесть.
И ты, Зевс,
Сын Крона и Реи,
Восседающий на престоле Олимпа,
Над вершиною игр у Алфейского брода,
Тронься моею песней
И оставь им в твоей милости отчие поля —
В роды и роды. (15)
Все, что было, и правое и неправое,
Не станет небывшим,
Не изменит исхода
Даже силою Времени, которое всему отец ;
Но милостивый рок может погрузить его в забвение.
Нестерпимая боль, укрощенная, умирает,
Заглушаясь радостями удач, (20)
Когда Доля, ниспосланная от бога,
Возносит наше счастье до небес.
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Ферон Акрагантский, союзник Гиерона, правил Акрагантом в 487—472 гг.; дочь его была замужем за Гелоном Сиракузским, а после смерти Гелона (478) вышла по завещанию за его брата Полизала; третий брат, Гиерон, изгнал Полизала, тот искал помощи у Ферона (намек на это — в ст. 6?), грозила война, очень опасная для Акраганта и для всего греческого господства в Сицилии; но в 476 г. при посредничестве только что прибывшего в Сицилию Симонида Кеосского был заключен мир (Диодор, XIII.86). Это совпало с олимпийскими победами Гиерона и Ферона на скачках 476 г., что было сочтено завершением бед и добрым знаком будущего; символом этого и выступают в оде Пиндара Острова Блаженных (уже античные комментаторы видели в рассуждениях Пиндара о превратностях судьбы и конечной удаче намек на политические события). Эта тема Островов Блаженных и метампсихоза — явный отголосок популярного в греческой Италии пифагорейства, в целом скорее чуждого Пиндару. План оды симметричен: город и победитель — превратности судьбы — доблесть Ферона — конечная награда — город и победитель.
Ст. 1. …владычицы лиры… — «ибо сперва песни сочиняются, а потом уже лира к ним подлаживается» (схолиаст). Эффектное начало этой оды воспроизведено Горацием в его знаменитой оде I.
. Ст. 12. От первин победы… — см. Ол. 10.
. Ст. 19. …Времени, которое всему отец.— Частая в позднейшей греческой словесности игра созвучием «Кронос» (отец богов) и «хронос» (время).
6.
Javelin throwers on pottery illustration. Scene from a Panathenaic prize amphora showing pentathletes. The discus thrower is holding his discus side on. via
6. <«Иам»>
Агесию Сиракузскому
, сыну Сострата из рода Иамидов и вознице его Финтию на победу в состязании на мулах, чтобы петь в Стимфале. Послана с Энеем, учителем хора. Год — 472 или 468.
Золотые колонны
Вознося над добрыми стенами хором,
Возведем преддверие,
Как возводят сени дивного чертога:
Начатому делу — сияющее чело.
Олимпийский победоносец,
Блюститель вещего Зевесова алтаря, (5)
Сооснователь славных Сиракуз , —
Какая минует его встречная хвала
В желанных песнях беззаветных сограждан?
Пусть ведает сын Сострата:
Подошва его — под божественной пятой.
Бестревожная доблесть
Не в чести
Ни меж пеших мужей, ни на полых кораблях; (10)
А коль трудно далось прекрасное, —
Его не забыть.
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Точная дата оды неизвестна, так как списки победителей на мулах не сохранились. Видный жреческий род Иамидов, происхождение которого описывается в оде, занимался гаданием по огню при алтаре Зевса в Олимпии; к этому роду принадлежал и Агесий, по матери аркадянин из Стимфала, по отцу сиракузянин (судя по ст. 6, предки его переселились в Сицилию при самом основании города) <…> Агесий погиб около 466 г. в смутах при падении Фрасибула, сына Гиерона. <…>
Ст. 6. победоносец … блюститель … сооснователь … — первое определение относится к самому Агесию, второе и третье к его предкам. Агесий как сиракузянин не мог быть постоянным гадателем в Олимпии, но как Иамид мог советоваться с оракулом без помощи жрецов.
7.
Amphora, attributed to the Leagros Group, 515-500 BC. British Museum.
7. <«Родос»>
Диагору Родосскому
, потомку Тлеполема, на победу в кулачном бою. Год — 404.
Как чашу, кипящую виноградной росою,
Из щедрых рук приемлет отец
И, пригубив,
Молодому зятю передает из дома в дом
Чистое золото лучшего своего добра
Во славу пира и во славу сватовства (5)
На зависть друзьям,
Ревнующим с ложе согласия, —
Так и я
Текучий мой нектар, дарение Муз,
Сладостный плод сердца моего
Шлю к возлиянью
Мужам-победителям,
Венчанным в Олимпии, венчанным у Пифона. (10)
8.
Amphora, attributed to the Leagros Group, 510-500 BC. British Museum.
Благо тому, о ком добрая молва!
Ныне к одному, завтра к другому
Устремляет Харита в животворном своем цвету
Взгляд свой и звук лиры и многогласных флейт;
Под пение лир и флейт
Ныне выхожу я с Диагором
Славить дочь Афродиты, Солнца невесту, морскую Роду ,
Чтобы воздать хвалу за кулачный бой
Без промаха бьющему (15)
Исполину в Алфейском и в Кастальском венке,
И отцу его Дамагету, угодному Правде ,
Обитающим остров о трех городах
Меж аргивских пик,
Под бивнем широких хороводов Азии ,
Это к ним (20)
От самого Тлеполемова истока
Совокупную хочу я направить речь
О широкой мощи Геракловой породы, —
Ибо отчая их честь — от Зевса,
Материнская, по Астидамии, — от Аминтора .
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Одна из самых знаменитых од Пиндара; в родосском храме Афины Линдской текст ее был записан золотыми буквами (схолиаст). Диагор из рода Эратидов в родосском Иалисе — один из славнейших греческих атлетов, победитель на всех четырех больших играх; это о нем рассказывали, что когда два его сына, тоже олимпийские победители, пронесли отца на руках через ликующую толпу, один спартанец крикнул: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти» (Цицерон, «Тускуланские беседы», I.46.111; Павсаний, VI.7.1—7). Симметричный план с очень развитой мифологической частью: три мифа — о Тлеполеме-убийце, о рождении Афины и золотом дожде, о возникновении Родоса — уводят мифологическую перспективу все дальше вглубь времени. Вступительная и заключительная триады отчленены, средние, мифологические — сочленены между собой.
Ст. 14. Рода, т. е. «Роза» — нимфа-эпоним Родоса, дочь Посидона и Афродиты. Отсюда красивый образ, исчезающий в переводе: остров, поднимающийся из моря к Гелиосу, подобен цветку, раскрывающемуся навстречу солнцу.
Ст. 17. …угодному Правде… — т. е. должностному лицу.
Ст. 18. …о трех городах… — см. ст. 75; о них и их царе Тлеполеме упоминает уже Гомер, «Илиада», II.653—670.
Ст. 19. …под бивнем… Азии — перед Книдским полуостровом. [назад]
Ст. 24. …отчая… материнская… — Тлеполем был сыном Геракла и Астидамии (по «Илиаде» — Астиохи), дочери долопского царя Аминтора, убитого Гераклом. По историкам VI—V вв., заселение Родоса Гераклидами было позже. [назад]
9.
Panathenaic amphora from Attica, 332-331 BC. British Museum
10. <«Первая Олимпиада»>
Агесидаму из Локров Эпизефирских
, ученику Ила, на ту же победу обещанная песня, чтобы петь на родине. Год — 474.
Об олимпийском победоносце,
Об отроке Архестрата
Прочтите мне записанное в сердце моем!
Я обязался ему сладкой песней —
Я ли мог о том позабыть?
Ты, Муза,
И ты, Истина, Зевсова дочь,
Прямою рукою
Отведите от меня укор (5)
Во лжи, вредоносной гостю!
Издали приспевшее время
Глубоким долгом меня винит;
Но плаченная лихва
Погашает людскую хулу:
Катящаяся волна поглотит каменья , (10)
И на радость я выплачу предо всеми должные слова.
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Пиндар долго заставил себя ждать с обещанной песней, поэтому начальная и конечная ее часть заняты, главным образом, самооправданием (поздняя песня дорога человеку, как поздний сын отцу, и т. д.). <…>
Ст. 10. …каменья… — ассоциация с камешками, которыми пользовались для расчета и для суда. [назад]
10.
Стартовая позиция бегуна отличается от современной / The sprint was a favourite event in the ancient Games, featuring heavily in Greek art and decorated pottery. While the running style has remained the same over the centuries, the starting position would have been very different for ancient Greek runners. The amphora depicts the start of a race. The man stands with his arms extended forwards, and his toes gripped in the grooves that provided traction. British Museum.
Пиндар [ок. 518-442 до нашей эры]
Греческий поэт; принадлежал к знатному фиванскому роду и был тесно связан с Дельфами, идейным центром греческой аристократии, певцом которой Пиндар и является. Его произведения относятся к области хорической лирики, т. е. песнопений, исполнявшихся хором на празднествах. Из 17 книг Пиндара, собранных александрийскими филологами и обнимающих различные виды праздничных (в том числе и культовых) песнопений, сохранилось собрание «эпиникиев» - хвалебных стихотворений в честь победителей на «играх» (гимнастических состязаниях). Оно разделено на 4 книги соответственно месту игр (олимпийские, пифийские, немейские, истмийские оды).
Пиндар считался самым знаменитым из Девяти лириков (в стихотворных посвящениях Девяти лирикам его всегда называют первым). По преданиям, сами боги пели его стихи; один путник, заблудившийся в горах, встретил бога Пана, который распевал песню Пиндара. И рождение, и смерть Пиндара были чудесны. Когда он, новорожденный, лежал в колыбели, пчелы слетелись к его устам и наполнили их медом - в знак того, что речь его будет сладкой как мед.
В тенистой роще сын Киферы,
Малютка, словно алый плод,
Без колчана, забыв про стрелы,
В благоуханье неба вод...
Окован сонной негой леса,
Лежал с улыбкой на губах,
А золотистых пчел завеса
Кружилась роем в небесах.
Когда он умирал, ему явилась во сне Персефона и сказала: «Ты воспел всех богов, кроме меня, но скоро воспоешь и меня». Прошло десять дней, Пиндар умер; прошло ещё десять дней, он явился во сне своей родственнице по имени Феано и продиктовал гимн в честь Персефоны. А спустя ещё десять дней появилось мистериальное произведение, поэма "Сказка о Психее" Впоследствии Апулей использовал сюжет поэмы в своём произведении "Золотой осёл".
Слава Пиндара в Греции была так велика, что даже спустя сто лет, когда Александр Македонский покорил восставшие Фивы, он, приказав разрушить город до основания, повелел сохранить только храмы богов и дом Пиндара (потомкам которого, единственным во всём городе, была также сохранена свобода).
Эхо Пиндара
Но ни вплавь и ни впешь
Вам не вымерить путь -
Путь волшебный Гипербореев.
Лишь Персей – свет надежд,
Грань сумел обогнуть,
На Пиру побывав песнопений.
Там кололи к столам
Для веселья ослов
И хвалебные речи летели
В Аполлоновый храм -
Радость первооснов,
А ослиная спесь прахом тлела.
Хоры дев, звуки лир,
Перезвончатость флейт
Разливаются Музам на радость,
Благодушен наш Пир,
Косы в золоте лент,
Нет болезней, не тронет нас старость.
Мы без битв или мук, иль возмездья судьбы,
На свободе ведём хороводы.
Сын Данаи - наш Друг,
От Афины дары Он принёс и убитой Горгоны
Отсечённую им во сраженье главу
Обращавшую в камень героев.
Мы легенды творим,
Превращая в золу
плоть ослиную умных изгоев.
Подстрочник:
Но ни вплавь, ни впешь
Никто не вымерил дивного пути
К сходу гипербореев -
Лишь Персей,
Водитель народа,
Переступил порог их пиров,
Там стожертвенным приношением Богу закалывались ослы,
Там длящимся весельям и хвалебным словам
Радуется Аполлон,
И смеется на ослиную встающую спесь.
Не чуждается их нрава и Муза:
Хоры дев, звуки лир, свисты флейт
Мчатся повсюду,
Золотыми лаврами сплетены их волосы,
И благодушен их пир.
Ни болезни, ни губящая старость
Не вмешиваются в святой их род.
Без мук, без битв
Живут они, избежавшие
Давящей правды Немезиды.
Смелостью дыша,
Это в их счастливые сборища
Шагнул, предводимый Афиною,
Сын Данаи.
Он убил Горгону,
Он принес островитянам
Ту голову, пеструю змеиною гривой,
Каменную смерть.
И дивному вера есть, коль вершитель - Бог.
В продолжение...
Остров Эхо – оплот
Недвижимый в веках!
Сказки былью времён прорастают.
Здесь присутствует Бог:
Иисус и Аллах. Силой духа творят мир, ваяют!
Здесь искусство с наукой,
Тут сказочный мир
Триединство Основ утверждают.
Наша радость - порукой,
Волшебный эфир
И галактики света сияют.
Галактичный Ковчег – Наш корабль - Земля!
Освещается творчества светом. Дружба душ – оберег,
И творим мы, любя
Разноликую чудо планету.
Где единство царит, где Любовь правит бал,
Воплощается быль Водолея.
Друг Персей – монолит, Музы – наш карнавал,
Пир волшебный Гипербореи!
Тот, Атлант и Персей,
Зевс великий, Эфир,
Бесконечность явлений в конечном,
Нот, Зефир и Борей, несмолкаемый Пир
Сказок древних,
поистине
вечных!
Море моих Сказок - http://sseas7.narod.ru/monade.htm
Сайт - Сказки Феаны - ссылка внизу.
Эхо Пиндара
Первая Пифийская Ода
(фрагмент начала)
О, кифара Аполлонова златая,
Муз фиалкокудрых золотистый дар.
Струнной радости гармония благая,
Ты веселию начало, пляскам - жар.
Вторят лики сладкогласные, когда
.......Ты возносишь гимны, радуя града.
Копья вечного Перуна гасишь ты,
Пред тобою никнет огненный орёл
И на скиптре Зевса никнут с высоты
Крылья к долу, затихает гулкий дол.
Князь пернатых, облак тёмный, над главой
Вещим пеньем ты пролила, усыпив
Очи зоркие под влажной дремотой,
Тёмный облак гнёт хребет под твой мотив.
Буйный в бранях, отметнул Арей копьё,
Легковейным услаждая сердце сном.
Стрелы Муз глубоколонных - мумиё,
Что пленит Бессмертных отзвуком плером…
Те, кто Зевсово нарушит повеленье -
..Средь пучин, страшатся Пиеридов пенья.
Подстрочник:
В. И. Иванов (1866-1949)
ПЕРВАЯ ПИФИЙСКАЯ ОДА 4
1с О кифара золотая!
Ты, Аполлона и Муз
Фиалкокудрых равный удел!
Мере струнной
Пляска, начало веселий, внемлет,
Вторят лики сладкогласные,
Когда, сотрясенная звучно,
Ты взгремишь,
Хороводных гимнов подъемля запев.
5 Копья вечного перуна гасишь ты,
И огнемощный орёл
Никнет сонный,
Никнет на Зевсовом скиптре,
Быстрых роняя чету
Крыльев долу, -
1а Князь пернатых: облак тёмный
Над изогнутой главой
Вещим пеньем ты пролила,
Облак тёмный -
Сладкий затвор зеницам зорким,
И под влажной дремой гнёт хребет
Ударами струн побеждённый…
Сам Арей,
Буйный в бранях, прочь отметнув копие,
Легковейным услаждает сердце сном.
Сильны бессмертных пленять
Стрелы, их же
Глубоколонные Музы
С чадом искусным Лето
Мещут звонко!
1э Те же, кого не взлюбил Зевс, -
Внемля гласу Пиерид,
И на земле обуяны страхом, и средь неукротимых пучин;
...продолжение тут... http://ancientrome.ru/antlitr/pindar/pindar06.htm
М. Л. Гаспаров - ПОЭЗИЯ ПИНДАРА
(Пиндар, Вакхилид. Оды. Фрагменты. - М., 1980. - С. 361-383)
http://www.philology.ru/literature3/gasparov-80.htm
Оды Пиндара в переводах русских поэтов -
http://ancientrome.ru/antlitr/pindar/pindar06.htm
Пир Семи Мудрецов - на форуме сотворчества "Галактический Ковчег"
http://kovcheg.ucoz.ru/forum/57-1800
В моем изложении:
Новые Оды -
Главная функция и сущность античных соревнований, в том числе Олимпийских, близка таким явлениям, как выборы по жребию должностных лиц в греческих демократиях, как суд божий в Средние века, как судебный поединок или дуэль. Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще - того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа - лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости; спортивные состязания - лишь испытание, проверка.
Terracotta Panathenaic prize amphora. Attributed to the Euphiletos Painter. Period: Archaic. Date: ca. 530 B.C. The Metropolitan Museum of Art.
Наиболее прославленным эллинским поэтом, сочинявшим торжественную хоровую лирику, был Пиндар (VI-V в. до н.э.). "Был он не только поэт, дивно одаренный, но и человек, людезный богам [Жизнеописание Пиндара *] , даже боги пели песни Пиндара. Многие из его произведений восхваляют победителей греческих состязаний. Лирика пелась под музыку. В хоровой лирике пел хор, то ли от лица поэта, то ли от лица самого хора, то ли от лица всех сограждан, выставивших этот хор.
Михаил Леонович Гаспаров:
Пиндар - самый греческий из греческих поэтов. Именно поэтому европейский читатель всегда чувствовал его столь далеким. Никогда он не был таким живым собеседником новоевропейской культуры, каковы бывали Гомер или Софокл. У него пытались учиться создатели патетической лирики барокко и предромантизма, но уроки эти ограничились заимствованием внешних приемов. В XIX в. Пиндар всецело отошел в ведение узких специалистов из классических филологов и по существу остается в этом положении до наших дней. Начиная с конца XIX в., когда Европа вновь открыла для себя красоту греческой архаики, Пиндара стали понимать лучше. Но широко читаемым автором он так и не стал. Даже профессиональные филологи обращаются к нему неохотно.
Может быть, одна из неосознаваемых причин такого отношения - естественное недоумение современного человека при первой встрече с основным жанром поэзии Пиндара, с эпиникиями: почему такой громоздкий фейерверк высоких образов и мыслей пускается в ход по такой случайной причине, как победа такого-то жокея или боксера на спортивных состязаниях? Вольтер писал (ода 17): «Восстань из гроба, божественный Пиндар, ты, прославивший в былые дни лошадей достойнейших мещан из Коринфа или из Мегары, ты, обладавший несравненным даром без конца говорить, ничего не сказав, ты, умевший отмерять стихи, не понятные никому, но подлежащие неукоснительному восторгу…». Авторы современных учебников греческой литературы из уважения к предмету стараются не цитировать этих строк, однако часто кажется, что недоумение такого рода знакомо им так же, как и Вольтеру.
2.
Бег / Terracotta Panathenaic prize amphora. Attributed to the Euphiletos Painter. Period: Archaic. Date: ca. 530 B.C. Culture: Greek, Attic. Medium: Terracotta; black-figure. Dimensions: 62.2 cm. Classification: Vases. Credit Line: Rogers Fund, 1914. Accession Number: 14.130.12. The Metropolitan Museum of Art.
Причина этого недоумения в том, что греческие состязательные игры обычно представляются человеком наших дней не совсем правильно. В обширной литературе о них (особенно в популярной) часто упускается из виду самая главная их функция и сущность. В них подчеркивают сходство с теперешними спортивными соревнованиями; а гораздо важнее было бы подчеркнуть их сходство с такими явлениями, как выборы по жребию должностных лиц в греческих демократических государствах, как суд божий в средневековых обычаях, как судебный поединок или дуэль. Греческие состязания должны были выявить не того, кто лучше всех в данном спортивном искусстве, а того, кто лучше всех вообще - того, кто осенен божественной милостью. Спортивная победа - лишь одно из возможных проявлений этой божественной милости; спортивные состязания - лишь испытание, проверка (έλεγχος) обладания этой божественной милостью. Именно поэтому Пиндар всегда прославляет не победу, а победителя; для описания доблести своего героя, его рода и города он не жалеет слов, а описанию спортивной борьбы, доставившей ему победу, обычно не уделяет ни малейшего внимания. Гомер в XXIII книге «Илиады» подробно описывал состязания над могилой Патрокла, Софокл в «Электре» - дельфийские колесничные бега, даже Вакхилид в своих изящных эпиникиях находит место для выразительных слов о коне Гиерона; но Пиндар к этим подробностям тактики и техники был так же равнодушен, как афинский гражданин к тому, какими камешками или бобами производилась жеребьевка в члены Совета пятисот.
3.
Reverse, horse race. Terracotta Panathenaic prize amphora (jar). Attributed to the Leagros Group. Period: Archaic. Date: ca. 510 B.C. Greek, Attic. Terracotta; black-figure. Dimensions: 63.5 cm. This representation of a horse race includes the post marking the turn in the course. Accession Number:07.286.80. The Metropolitan Museum of Art.
Фантастический почет, который воздавался в Греции олимпийским, пифийским и прочим победителям, стремление городов и партий в любой борьбе иметь их на своей стороне, - все это объяснялось именно тем, что в них чтили не искусных спортсменов, а любимцев богов. Спортивное мастерство оставалось личным достоянием атлета, но милость богов распространялась по смежности на его родичей и сограждан. Идя на войну, граждане рады были иметь в своих рядах олимпийского победителя не потому, что он мог в бою убить на несколько вражеских бойцов больше, чем другие, а потому, что его присутствие сулило всему войску благоволение Зевса Олимпийского. Исход состязаний позволял судить, чье дело боги считают правым, чье нет. Греки времен Пиндара шли на состязания с таким же чувством и интересом, с каким шли к оракулу. Не случайно цветущая пора греческой агонистики и пора высшего авторитета дельфийского оракула так совпадают. Кроме четырех общегреческих состязаний - Олимпийских, Пифийских, Немейских, Истмийских, - у Пиндара упоминается около 30 состязаний областных и местных; в Фивах, Эгине, Афинах, Мегаре, Аргосе, Тегее, Онхесте, Кирене и др. Сетью этих игр была покрыта вся Греция, результаты этих игр складывались в сложную и пеструю картину внимания богов к людским делам. И современники Пиндара напряженно вглядывались в эту картину, потому что это было для них средством разобраться и ориентироваться во всей обстановке настоящего момента.
4.
Павсаний , описывая храм Геры в Олимпии, рассказывает о состязаниях женщин, называемых Гереями:
"Через каждые четыре года на пятый шестнадцать женщин ткут Гере пеплос (одеяние); они же устраивают и игры, называемые Гереи. Эти игры состоят из состязания девушек в беге; эти девушки не все одинакового возраста, поэтому первыми бегут самые молодые, за ними те, которые несколько старше их возрастом, и, наконец, бегут самые старшие из девушек. Бегут они так: волосы у них распущены, хитон немного не доходит до колен, правое плечо открыто до груди. И для их состязания предоставляется Олимпийский стадион, но для бега им уменьшают пространство стадиона приблизительно на одну шестую. Победительницам дают венки из маслины и часть коровы, приносимой в жертву Гере. Им разрешено ставить свои статуи с надписанными на них своими именами, и прислужницы этих шестнадцати распорядительниц игр подобно им являются пожилыми женщинами. 3. Начало этих состязаний девушек, <как и состязаний мужчин>, возводят тоже к древним временам, рассказывая, что ввела их Гипподамия, воздавая благодарность Гере за свой брак с Пелопом; она собрала для этого шестнадцать женщин и с ними устроила первые Гереи <…>"
/ Although women were not allowed to compete in the ancient Greek Olympics, they did compete at Olympia in the Heraean Games. This competition was named after Hera, the goddess for women, and the only event was a 160-metre running race. Spartan women were particularly strong competitors, and this 2,500-year-old bronze statue is a rare depiction of a Spartan girl running. British Museum.
Эта напряженная заинтересованность в переживаемом мгновении - самая характерная черта той историко-культурной эпохи, закат которой застал Пиндар. <…>
Пиндар родился в Фивах в 518 г. (менее вероятная дата - 522 г.) и умер в 438 г. Его поэтическое творчество охватывает более 50 лет. И начало и конец этой творческой полосы отмечены для Пиндара тяжелыми потрясениями: в начале это греко-персидские войны, в конце - военная экспансия Афин. <…>
<…> Творчество Пиндара относится к эпохе, когда греческая словесность не была еще книжной: его оды долгое время сохранялись лишь в памяти слушателей, рукописные же тексты существовали только в единичных экземплярах - в храмах, в городских архивах, в семействах заказчиков. Только в IV в. до п. э. начинается, по-видимому, работа по собиранию пиндаровских текстов и сведений о поэте. <…>
5.
Euphiletos Painter. Chariot race with quadriga and terma. Side B of an Attic black-figure pseudo-panathenaic amphora, ca. 500 BC. From Vulci. Inv. 1452 (= J 657). Staatliche Antikensammlungen. via
Пиндар. Оды. Олимпийские песни.
Перевод Михаила Леоновича Гаспарова
2. <«Острова Блаженных»>
Ферону Акрагантскому
, сыну Энесидама, на победу в колесничном беге. Год - 476.
Песни мои, владычицы лиры ,
Какого бога,
Какого героя,
Какого мужа будем мы воспевать?
Над Писою властвует Зевс;
Олимпийские игрища учредил Геракл
От первин победы ;
Но воскликнем мы ныне о Фероне, (5)
Ибо победоносна была его четверня.
Он милостив к странствующим,
Он оплот Акраганта,
Он цвет от корня достопрославленных предков,
Блюстителей города;
Много вынесши духом,
Они обрели это священное обиталище над рекой,
Они стали зеницей Сицилии,
Время и Судьба бодрствовали над ними, (10)
Осыпая богатством и благом
Родовую их доблесть.
И ты, Зевс,
Сын Крона и Реи,
Восседающий на престоле Олимпа,
Над вершиною игр у Алфейского брода,
Тронься моею песней
И оставь им в твоей милости отчие поля -
В роды и роды. (15)
Все, что было, и правое и неправое,
Не станет небывшим,
Не изменит исхода
Даже силою Времени, которое всему отец ;
Но милостивый рок может погрузить его в забвение.
Нестерпимая боль, укрощенная, умирает,
Заглушаясь радостями удач, (20)
Когда Доля, ниспосланная от бога,
Возносит наше счастье до небес.
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Ферон Акрагантский, союзник Гиерона, правил Акрагантом в 487-472 гг.; дочь его была замужем за Гелоном Сиракузским, а после смерти Гелона (478) вышла по завещанию за его брата Полизала; третий брат, Гиерон, изгнал Полизала, тот искал помощи у Ферона (намек на это - в ст. 6?), грозила война, очень опасная для Акраганта и для всего греческого господства в Сицилии; но в 476 г. при посредничестве только что прибывшего в Сицилию Симонида Кеосского был заключен мир (Диодор, XIII.86). Это совпало с олимпийскими победами Гиерона и Ферона на скачках 476 г., что было сочтено завершением бед и добрым знаком будущего; символом этого и выступают в оде Пиндара Острова Блаженных (уже античные комментаторы видели в рассуждениях Пиндара о превратностях судьбы и конечной удаче намек на политические события). Эта тема Островов Блаженных и метампсихоза - явный отголосок популярного в греческой Италии пифагорейства, в целом скорее чуждого Пиндару. План оды симметричен: город и победитель - превратности судьбы - доблесть Ферона - конечная награда - город и победитель.
Ст. 1. …владычицы лиры… - «ибо сперва песни сочиняются, а потом уже лира к ним подлаживается» (схолиаст). Эффектное начало этой оды воспроизведено Горацием в его знаменитой оде I.
. Ст. 12. От первин победы… - см. Ол. 10.
. Ст. 19. …Времени, которое всему отец.- Частая в позднейшей греческой словесности игра созвучием «Кронос» (отец богов) и «хронос» (время).
6.
Javelin throwers on pottery illustration. Scene from a Panathenaic prize amphora showing pentathletes. The discus thrower is holding his discus side on. via
6. <«Иам»>
Агесию Сиракузскому
, сыну Сострата из рода Иамидов и вознице его Финтию на победу в состязании на мулах, чтобы петь в Стимфале. Послана с Энеем, учителем хора. Год - 472 или 468.
Золотые колонны
Вознося над добрыми стенами хором,
Возведем преддверие,
Как возводят сени дивного чертога:
Начатому делу - сияющее чело.
Олимпийский победоносец,
Блюститель вещего Зевесова алтаря, (5)
Сооснователь славных Сиракуз , -
Какая минует его встречная хвала
В желанных песнях беззаветных сограждан?
Пусть ведает сын Сострата:
Подошва его - под божественной пятой.
Бестревожная доблесть
Не в чести
Ни меж пеших мужей, ни на полых кораблях; (10)
А коль трудно далось прекрасное, -
Его не забыть.
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Точная дата оды неизвестна, так как списки победителей на мулах не сохранились. Видный жреческий род Иамидов, происхождение которого описывается в оде, занимался гаданием по огню при алтаре Зевса в Олимпии; к этому роду принадлежал и Агесий, по матери аркадянин из Стимфала, по отцу сиракузянин (судя по ст. 6, предки его переселились в Сицилию при самом основании города) <…> Агесий погиб около 466 г. в смутах при падении Фрасибула, сына Гиерона. <…>
Ст. 6. победоносец … блюститель … сооснователь … - первое определение относится к самому Агесию, второе и третье к его предкам. Агесий как сиракузянин не мог быть постоянным гадателем в Олимпии, но как Иамид мог советоваться с оракулом без помощи жрецов.
7.
Amphora, attributed to the Leagros Group, 515–500 BC. British Museum.
7. <«Родос»>
Диагору Родосскому
, потомку Тлеполема, на победу в кулачном бою. Год - 404.
Как чашу, кипящую виноградной росою,
Из щедрых рук приемлет отец
И, пригубив,
Молодому зятю передает из дома в дом
Чистое золото лучшего своего добра
Во славу пира и во славу сватовства (5)
На зависть друзьям,
Ревнующим с ложе согласия, -
Так и я
Текучий мой нектар, дарение Муз,
Сладостный плод сердца моего
Шлю к возлиянью
Мужам-победителям,
Венчанным в Олимпии, венчанным у Пифона. (10)
8.
Amphora, attributed to the Leagros Group, 510–500 BC. British Museum.
Благо тому, о ком добрая молва!
Ныне к одному, завтра к другому
Устремляет Харита в животворном своем цвету
Взгляд свой и звук лиры и многогласных флейт;
Под пение лир и флейт
Ныне выхожу я с Диагором
Славить дочь Афродиты, Солнца невесту, морскую Роду ,
Чтобы воздать хвалу за кулачный бой
Без промаха бьющему (15)
Исполину в Алфейском и в Кастальском венке,
И отцу его Дамагету, угодному Правде ,
Обитающим остров о трех городах
Меж аргивских пик,
Под бивнем широких хороводов Азии ,
Это к ним (20)
От самого Тлеполемова истока
Совокупную хочу я направить речь
О широкой мощи Геракловой породы, -
Ибо отчая их честь - от Зевса,
Материнская, по Астидамии, - от Аминтора .
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Одна из самых знаменитых од Пиндара; в родосском храме Афины Линдской текст ее был записан золотыми буквами (схолиаст). Диагор из рода Эратидов в родосском Иалисе - один из славнейших греческих атлетов, победитель на всех четырех больших играх; это о нем рассказывали, что когда два его сына, тоже олимпийские победители, пронесли отца на руках через ликующую толпу, один спартанец крикнул: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти» (Цицерон, «Тускуланские беседы», I.46.111; Павсаний, VI.7.1-7). Симметричный план с очень развитой мифологической частью: три мифа - о Тлеполеме-убийце, о рождении Афины и золотом дожде, о возникновении Родоса - уводят мифологическую перспективу все дальше вглубь времени. Вступительная и заключительная триады отчленены, средние, мифологические - сочленены между собой.
Ст. 14. Рода, т. е. «Роза» - нимфа-эпоним Родоса, дочь Посидона и Афродиты. Отсюда красивый образ, исчезающий в переводе: остров, поднимающийся из моря к Гелиосу, подобен цветку, раскрывающемуся навстречу солнцу.
Ст. 17. …угодному Правде… - т. е. должностному лицу.
Ст. 18. …о трех городах… - см. ст. 75; о них и их царе Тлеполеме упоминает уже Гомер, «Илиада», II.653-670.
Ст. 19. …под бивнем… Азии - перед Книдским полуостровом. [назад]
Ст. 24. …отчая… материнская… - Тлеполем был сыном Геракла и Астидамии (по «Илиаде» - Астиохи), дочери долопского царя Аминтора, убитого Гераклом. По историкам VI-V вв., заселение Родоса Гераклидами было позже. [назад]
9.
Panathenaic amphora from Attica, 332–331 BC. British Museum
10. <«Первая Олимпиада»>
Агесидаму из Локров Эпизефирских
, ученику Ила, на ту же победу обещанная песня, чтобы петь на родине. Год - 474.
Об олимпийском победоносце,
Об отроке Архестрата
Прочтите мне записанное в сердце моем!
Я обязался ему сладкой песней -
Я ли мог о том позабыть?
Ты, Муза,
И ты, Истина, Зевсова дочь,
Прямою рукою
Отведите от меня укор (5)
Во лжи, вредоносной гостю!
Издали приспевшее время
Глубоким долгом меня винит;
Но плаченная лихва
Погашает людскую хулу:
Катящаяся волна поглотит каменья , (10)
И на радость я выплачу предо всеми должные слова.
<…> [Начало. Ода полностью ]
Комментарий:
Пиндар долго заставил себя ждать с обещанной песней, поэтому начальная и конечная ее часть заняты, главным образом, самооправданием (поздняя песня дорога человеку, как поздний сын отцу, и т. д.). <…>
Ст. 10. …каменья… - ассоциация с камешками, которыми пользовались для расчета и для суда. [назад]
10.
Стартовая позиция бегуна отличается от современной / The sprint was a favourite event in the ancient Games, featuring heavily in Greek art and decorated pottery. While the running style has remained the same over the centuries, the starting position would have been very different for ancient Greek runners. The amphora depicts the start of a race. The man stands with his arms extended forwards, and his toes gripped in the grooves that provided traction. British Museum.
12. («Удача»)
Эрготелу Гимерскому
, родом из Кносса, на победу в дальнем беге. Год - 470.
Тебе молюсь,
Дочь Зевса Избавителя,
Хранящая Удача:
Обойми Гимеру во всю ширь ее сил!
Тобою в море
Правятся быстрые корабли,
Тобою на суше
Вершатся скорые войны и людные советы. (5)
Вскатываются и скатываются то ввысь, то вниз
Чаянья людские,
Прорезая зыбучую ложь:
Никому из живущих на земле
Нет от богов верного знака о будущем, -
Ум к предстоящему слеп.
Многое нежданное (10)
Выпадает людям, радости наперекор,
Иным же встречные бури
Глубоким благом мгновенно оборачивали скорбь.
Сын Филанора,
Так и для тебя,
Боевого петуха в четырех стенах,
Не шагнув от очага,
Невоспетой осыпалась бы слава бега, (15)
Если бы мятеж, бросающий мужей на мужей,
Не осиротил тебя Кносскою твоею родиною.
Ныне же,
Увенчанный в Олимпии,
Увенчанный дважды у Пифона и на Истме,
Ты, Эрготел,
Превознес собой горячие заводи нимф ,
Новый насельник собственных пашен.
Под руководством музыканта Аполлодора (или Агафокла) и поэта Ласа Гермионского. Много путешествовал, жил на Сицилии и в Афинах . Известно имя жены - Мегаклея, двух дочерей - Эвметис и Протомаха, сына - Диафант. Умер в Аргосе .
Творчество
Произведения Пиндара относятся к хоровой лирике (мелике): это были обращённые к богам гимны и пеаны , дифирамбы Дионису , просодии (песни для торжественных процессий), энкомии (хвалебные песни), плачи и эпиникии (оды в честь победителей на общегреческих играх).
До нас дошло четыре неполных цикла эпиникиев , в том числе 14 - в честь победителей Олимпийских игр , 12 - Пифийских , 11 - Немейских и 8 - Истмийских . Сохранившееся составляет едва ли четверть того, что было создано поэтом, поскольку издание Пиндара, подготовленное александрийскими учёными, включало 17 книг. Представление об утраченных 13 книгах мы получаем теперь только по случайным фрагментам. Самое раннее произведение Пиндара, которое поддаётся датировке, - 10-я Пифийская песнь, 498 до н. э. , самое позднее - 8-я Пифийская песнь, 446 до н. э.
Эпиникии Пиндара являются образцом жанра. Для кастовой идеологии греческой аристократии атлетический успех имел ценность в первую очередь как проявление «классовой доблести»; соответственно герой-победитель должен был прославляться в свете подвигов мифологических персонажей, от которых обычно вёл происхождение знатный род.
Во вступлении обычно упоминается одержанная победа, но без какого-либо конкретного описания происходившего состязания. От славного настоящего поэт перебрасывает подходящий к случаю «условный мостик» к славному прошлому, к «подходящему» мифу, который составит основную часть стихотворения. В заключительной части нередко содержится прямое обращение к победителю, часто в виде наставления вести себя достойно легендарным предкам и свершенному им самим. Почти все оды Пиндара написаны строфическими триадами (от 1 до 13), а каждая триада (традиционно) состоит из строфы , антистрофы и эпода . Изредка тематическое и формальное членения в одах совпадают (Ол. 13), но чаще поэт обыгрывал несовпадение этих членений; большие тирады с невероятным количеством придаточных предложений переливаются из строфы в строфу, размывая метрически чёткие границы.
Оды Пиндара принято считать своеобразным эталоном загадочности. Сложность поэзии Пиндара отчасти обусловлена необычным порядком слов: Пиндар жертвовал простотой синтаксиса, чтобы выстроить желательную последовательность образов (хотя комментаторы полагают, что дифирамбическому стилю простота даже претит). Текст Пиндара отличается «стихийной» силой языка, смелой ассоциативностью, богатым ритмическим рисунком. Принятый им метод изложения также своеобразен: Пиндар не пересказывает миф, как в эпосе, но обращается только к таким эпизодам, которые представляются ему наиболее важными для контекста конкретного стихотворения. За всем этим, образы Пиндара великолепны и подвижны; его главные инструменты - инверсия , гипербола , метафора и неологизм .
Миросозерцание Пиндара консервативно, ему совершенно несвойственна какая-либо критика «традиционных ценностей». Он твёрдо верит в божественное всемогущество, не доверяет знанию, ценит богатство и славу, признаёт только прирождённые доблести. Пиндар размышляет о могуществе богов и непознаваемости их замыслов, вспоминает мифических героев - предков победителя, призывает к всестороннему развитию заложенных в человеке возможностей; победа достигается благосклонностью судьбы, врождённой доблестью победителя и его собственными усилиями (от которых благосклонность судьбы зависит не в последнюю очередь). «Рафинирование» этой аристократической идеологии (характерное для религии Аполлона Дельфийского) находит в Пиндаре полновесного выразителя; Пиндар - последний поэт греческой аристократии, его значение «не в создании новых форм, а в вознесении старых на недосягаемую высоту». Богатство строфики, пышность образов, торжественность и ораторская выразительность языка, гармоничные с его архаическим мировоззрением, ставят Пиндара в число главнейших греческих лириков.
Пиндар-музыкант
Сохранившиеся литературные сочинения Пиндара позволяют уверенно утверждать, что поэт не только знал жанры и формы современной ему музыки, точно описывал этос музыкальных инструментов (например, лиры в Пиф. 1), пользовался «техническими» терминами («многоглавый ном» в Пиф. 12), но, возможно, и сам был мелургом («композитором»). Также несомненно, что Пиндар прекрасно владел лирой и аккомпанировал на инструменте хору . Однако, никаких нотированных памятников музыки Пиндара (впрочем, как и многих других поэтов-музыкантов классической эпохи) не сохранилось. На волне очередного европейского «возрождения» древнегреческой культуры Афанасий Кирхер объявил, что во время своего путешествия в 1637-38 гг. по Сицилии обнаружил нотированный фрагмент первой Пифийской оды. Этот фрагмент под названием Musicae veteris specimen («Образец древней музыки»), опубликованный Кирхером в его (огромном) трактате «Универсальная музургия» (1650), долгое время считался самым древним дошедшим до наших дней музыкальным произведением. Ныне музыковеды и источниковеды считают «Оду Пиндара» выдумкой Кирхера, первым громким свидетельством музыкальной мистификации .
Рецепция
Пиндар считался самым знаменитым из Девяти лириков (в стихотворных посвящениях Девяти лирикам его всегда называют первым). По преданиям, сами боги пели его стихи; один путник, заблудившийся в горах, встретил бога Пана , который распевал песню Пиндара. И рождение, и смерть Пиндара были чудесны. Когда он, новорожденный, лежал в колыбели, пчелы слетелись к его устам и наполнили их медом - в знак того, что речь его будет сладкой как мед. Когда он умирал, ему явилась во сне Персефона и сказала: «Ты воспел всех богов, кроме меня, но скоро воспоешь и меня». Прошло десять дней, Пиндар умер; прошло ещё десять дней, он явился во сне своей родственнице и продиктовал гимн в честь Персефоны.
Слава Пиндара в Греции была так велика, что даже спустя сто лет, когда Александр Македонский покорил восставшие Фивы, он, приказав разрушить город до основания, повелел сохранить только храмы богов и дом Пиндара (потомкам которого, единственным во всём городе, была также сохранена свобода). Демократические Афины относились к аристократу и консерватору Пиндару с неодобрением, но в эллинистическую и римскую эпохи ораторская торжественность Пиндара вызывала интерес во всём Средиземноморье, а школа ценила этическое содержание его поэзии.
Эпиникии Пиндара повлияли на развитие жанра оды в новоевропейской литературе. При том что в Новое время Пиндара продолжали считать великим мастером, некоторые литераторы испытывали недоумение, почему в высшей степени сложное нагромождение образов и структур Пиндар пускал в ход для описания победы такого-то бегуна, боксёра или жокея. Вольтер писал:
Восстань из гроба, божественный Пиндар, ты, прославивший в былые дни лошадей достойнейших мещан из Коринфа или из Мегары, ты, обладавший несравненным даром без конца говорить, ничего не сказав, ты, умевший отмерять стихи, не понятные никому, но подлежащие неукоснительному восторгу…
Оригинальный текст (фр.)
Sort du tombeau, divin Pindare, Toi qui célébras autrefois Les chevaux de quelques bourgeois Ou de Corinthe ou de Mégare ; Toi qui possédas le talent De parler beaucoup sans rien dire ; Toi qui modulas savamment Des vers que personne n"entend, Et qu"il faut toujours qu"on admire.
Вольтер. Ода XVII
Широко известны немецкие переводы Пиндара, сделанные Гёльдерлином . На русский язык Пиндара переводили М. С. Грабарь-Пассек , В. И. Водовозов , Вяч. И. Иванов , Г. Р. Державин (как считается, им выполнен первый перевод из Пиндара, «Первая Пиндарова пифическая песнь Этнянину Хирону, королю сиракузскому, на победу его колесницы», г.).
Произведения
По сообщениям позднеантичных биографов Пиндара, корпус его произведений, хранившийся в Александрийской библиотеке, насчитывал 17 книг :
- 1 книга гимнов (ὕμνοι ) - гимны
- 1 книга пеанов (παιάνες ) - пеаны
- 2 книги дифирамбов (διθύραμβοι ) - дифирамбы
- 2 книги просодий (προσῳδίαι ) - просодии (песни во время процессий)
- 3 книги парфениев (παρθένεια ) - девичьи песни
- 2 книги гипорхем (ὑπορχήματα ) - танцевальные песни
- 1 книга энкомиев (ἐγκώμια ) - хвалебные песни
- 1 книга френов, или тренов (θρῆνοι ) - песни-плачи
- 4 книги эпиникиев (ἐπινίκια ) - оды на спортивные победы
Современные исследователи (напр. Snell и Maehler), базируясь на античных источниках, попытались восстановить даты написания эпиникиев:
- 498 до н. э. : Пифийские Оды 10
- 490 до н. э. : Пифийские Оды 6, 12
- 488 до н. э. : Олимпийские Оды 14 (?)
- 485 до н. э. : Немейские Оды 2 (?), 7 (?)
- 483 до н. э. : Немейские Оды 5 (?)
- 486 до н. э. : Пифийские Оды 7
- 480 до н. э. : Истмийские Оды 6
- 478 до н. э. : Истмийские Оды 5 (?); Истмийские Оды 8
- 476 до н. э. : Олимпийские Оды 1, 2, 3, 11; Немейские Оды 1 (?)
- 475 до н. э. : Пифийские Оды 2 (?); Немейские Оды 3 (?)
- 474 до н. э. : Олимпийские Оды 10 (?); Пифийские Оды 3 (?), 9, 11; Немейские Оды 9 (?)
- /473 до н. э. : Истмийские Оды 3/4 (?)
- 473 до н. э. : Немейские Оды 4 (?)
- 470 до н. э. : Пифийские Оды 1; Истмийские Оды 2 (?)
- 468 до н. э. : Олимпийские Оды 6
- 466 до н. э. : Олимпийские Оды 9, 12
- 465 до н. э. : Немейские Оды 6 (?)
- 464 до н. э. : Олимпийские Оды 7, 13
- 462 до н. э. : Пифийские Оды 4
- /461 до н. э. : Пифийские Оды 5
- 460 до н. э. : Олимпийские Оды 8
- /456 до н. э. : Олимпийские Оды 4 (?), 5 (?)
- 459 до н. э. : Немейские Оды 8 (?)
- 458 до н. э. : Истмийские Оды 1 (?)
- 454 до н. э. : Истмийские Оды 7 (?)
- 446 до н. э. : Пифийские Оды 8; Немейские Оды 11 (?)
- 444 до н. э. : Немейские Оды 10 (?)
Напишите отзыв о статье "Пиндар"
Примечания
Издания и переводы
- В серии «Loeb classical library » сочинения изданы в двух томах (№ 56, 485).
- В серии «Collection Budé » сочинения в 4 томах (включая фрагменты).
Русские переводы:
- Творения Пиндара
. / Пер. П. Голенищева-Кутузова. М., .
- Ч. 1. Содержащая оды олимпические. 135 стр.
- Ч. 2. Содержащая оды пифические. 123 стр.
- Пиндар
. / Пер. прозой И. Мартынова. Ч. 1-2. СПб., . (на греч. и рус. яз.)
- Ч. 1. Оды олимпийские. Оды пифийские. 483 стр.
- Ч. 2. Оды немейские. Оды исфмические. 276 стр.
- Пиндар . Оды. Фрагменты. / Пер. М. Л. Гаспарова. // Вестник древней истории. 1973. № 2-4. 1974. № 1-3.
- Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты / Изд. подг. М. Гаспаров; отв. ред. Ф. Петровский. - М . : Наука, 1980. - 504 с. - (Литературные памятники).
- Пиндар . . / Пер. М. А. Амелина. // Новый мир. 2004. № 9. С. 92-104.
Литература
Исследования
- Bowra C M. Pindar. Oxford: Clarendon Press, 1964 (и мн. репринты).
- Ярхо В. Н., Полонская К. П. Античная лирика. - М., 1967.
- Гринбаум Н. С. Язык древнегреческой хоровой лирики: (Пиндар). - Кишинёв, Штиинца, 1973. - 282 с.
- Гаспаров М. Л. Древнегреческая хоровая лирика // Пиндар. Вакхилид . Оды. Фрагменты / Изд. подг. М. Гаспаров; отв. ред. Ф. Петровский. - М . : Наука, 1980. - С. 331-360. - 504 с. - (Литературные памятники).
- Гаспаров М. Л. Поэзия Пиндара // Пиндар. Вакхилид . Оды. Фрагменты / Изд. подг. М. Гаспаров; отв. ред. Ф. Петровский. - М . : Наука, 1980. - С. 361-383. - 504 с. - (Литературные памятники).
- Гринбаум Н. С. Ранняя классика древней Греции в экономических терминах Пиндара// Античность как тип культуры. - М., 1988.
- Гринбаум Н. С. Художественный мир античной поэзии: Творческий поиск Пиндара: К 2500-летию со дня рождения поэта. - М.: Наука, 1990, 166 с. ISBN 5-02-010956-8 .
- Топоров В. Н. Пиндар и Ригведа: Гимны Пиндара и ведийские гимны как основа реконструкции индоевропейской гимновой традиции. - М.: РГГУ, 2012. ISBN 978-5-7281-1275-4 .
Схолии к Пиндару
- .
- Последующие переиздания:
- Scholia vetera in Pindari carmina - vol I: Scholia in Olympionicas. Recensuit A. B. Drachmann. 1969.
- Scholia vetera in Pindari carmina - vol. II. Scholia in Pythionicas. Recensuit A. B. Drachmann. 1903.
- Scholia vetera in Pindari carmina - vol III: Scholia in Nemeonicas et Isthmionicas epimetrum, indices. Recensuit A. B. Drachmann. 1997.
- Scholia Metrica Vetera In Pindari Carmina (Bibliotheca scriptorum Graecorum et Romanorum Teubneriana). 1989.
- Схолии к Пиндару (сведения о Скифии и Кавказе). // Вестник древней истории. 1947. № 1. С. 311-314.
Исследования музыкальной деятельности
- Rome A. L’origine de la prétendue mélodie de Pindare // Les Études Classiques 1 (1932), p. 3-11.
- Rome A. Pindare ou Kircher // Les Études Classiques 4 (1935), p. 337-350.
- Pöhlmann E. Denkmäler altgriechischer Musik. Nürnberg, 1970, SS. 47-49.
- Barker A. Pindar // Greek musical writings. Part I: The musician and his art. Cambridge, 1984, p.54-61.
- Mathiesen T. Apollo’s lyre. Greek music and music theory in Antiquity and the Middle Ages. Lincoln & London, 1999.
- Documents of ancient Greek music. The extant melodies and fragments edited and transcribed with commentary by Egert Pöhlmann and Martin L. West. Oxford, 2001.
Ссылки
- Ф. Г. Мищенко . // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
- Образец творчества:
Отрывок, характеризующий Пиндар
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n"est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Похожие статьи
-
Чепик николай петрович Мужество рождает бессмертие
(1980-02-29 ) (19 лет) Место смерти Род войск Звание гвардии старший сержант : неверное или отсутствующее изображение Часть инженерно-сапёрный взвод 317-го гвардейского парашютно-десантного полка в составе 40-й армии...
-
Как закрывать компот из красной смородины на зиму Компот из красной смородины рецепт на зиму
Требуется: 3 кг красной смородины, 400—700 г сахара, 1 л воды. Приготовление Смородину вымыть, перебрать, оставив только целые немятые ягоды. Уложить смородину в банки и встряхнуть, чтобы ягоды легли плотнее. Залить горячим 40—50%-ным...
-
Как защититься от колдовства
Преподобный Ефрем Сирин: Остерегайтесь составлять зелия, ворожить, гадать, делать хранилища (талисманы) или носить сделанные другими: это не хранилища, но узы.Святитель Иоанн Златоуст: «Пусть будем мы больны, лучше остаться больными, чем...
-
Эссе "Школа - моя жизнь!". Сочинение на тему: Школа в моей жизни Что значит школа в моей жизни
СОЧИНЕНИЕ. «Школа в моей жизни» Нашу школу основал Куников Цезарь Львович – участник Великой Отечественной войны. Он внес большой вклад в ее развитие. Школа играет большую роль в моей жизни. Прежде всего, школа нас учит культуре, поведению...
-
Что нужно знать о ребенке, рожденном в год Змеи?
Зодиакальный гороскоп и восточный календарь представляют собой совершенно разные системы знаний о влиянии высших сил на судьбу и характер. Тем не менее, оба знака, под влиянием которых рожден человек, образуют при совмещении разные...
-
Рецепт: Омлет с колбасой - в мультиварке Омлет с колбасой в мультиварке редмонд
Чаще всего утром на завтрак мы жарим яичницу или омлет. Его можно приготовить быстро и легко. А что бы блюдо не надоело, можно добавлять различные наполнители — колбасу, помидоры, грибы, посыпать это все тертым сыром. В общем, после...