Об этом романе можно долго рассказывать. Одно то, что он переполнен различного рода афоризмами и весомыми жизненными истинами выводит его на один уровень с произведениями известных современников. И это умение непревзойдённо у Ремарка, писать такие книги в моменты душевных невзгод, словно живя в них и вместе со своими героями решая проблемы того времени, ничуть не фантастические, а реальные, которые коснулись в первой половине XX века всех жителей Европы.

«Три товарища» — третья по счету книга Ремарка, замыкающая трилогию о потерянном поколении («На западном фронте без перемен» и «Возвращение»). Ее автор писал почти 4 года, известно, что сначала он выпустил небольшой роман «Пат», а потом переделал его в полномасштабную картину нравов послевоенной Германии. Сам писатель в это время уже жил в изгнании, в нейтральной Швейцарии, опасаясь за свою жизнь. Его творения сжигали на немецких площадях, именуя предательскими и вражескими происками. Потому произведение было пропитано скорбью и отчаянием человека, которого так же убивали на нацистских митингах, как его героя Ленца.

Как раз перед изданием романа ему предложили вернуться в Германию, но он, зная порядки тайной полиции, отказался. После публикации на немецком языке (изначально он напечатал книгу в Дании) его официально лишили гражданства.

О чем роман?

Анализ романа «Три товарища» Ремарка уходит своими корнями глубоко в историю. Германия только что оправилась от крови и разрушения Первой Мировой войны. Но, помимо разрушенных зданий и погибших людей, она оставила множество живых, чьи судьбы были изодраны в клочья застигшим их кризисом. Страдающие от безработицы, нищеты, отсутствия должного социального обеспечения – эти люди находили утешение в барах и увеселительных заведениях. Там, где можно было забыть и забыться одновременно, где даже самая остро болевшая душа под действием спиртного на мгновение успокаивалась, а боль временно стихала.

И в этой мрачной картине из криков, послевоенных политических всплесков, призраков прошлого и кошмарных пробуждений в холодном поту Э. Ремарк показывает нам трёх друзей, военных товарищей, которые уже теперь в мирное время вместе продолжали свой путь (это Роберт Локамп, Готфрид Ленц и Отто Кестер). Вот, про что написана книга «Три товарища». Они работают в автомобильной мастерской, которой владеет Кестер, благодаря чему и держатся на плаву. Живут, по сути своей, воспоминаниями, так как никакого светлого будущего сквозь мглу разрушения и смерти не видно. Главный герой часто вспоминает, как вместе они воевали, как складывалась жизнь после войны. И, несмотря на гнёт воспоминаний, друзья не потеряли своё чувство юмора и старались не слишком часто поднимать запутанные и тёмные задворки своих судеб, чтобы не сойти с ума. Ведь, если слишком много думать о плохом и не уметь шутить, то наверняка можно лишиться рассудка.

Главные герои

1. Роберт Локамп – главный герой романа. Человек тонкой душевной организации, чувствительный, рефлексирующий и глубоко несчастный. Большую часть действия он сидит в баре в поисках забвения. Его сердце больно ранили испытания военных лет, утраты и ощущение хаоса вокруг. Ему уже исполнилось 30, но ни семьи, ни работы, ни даже своего дома он не нажил. К кризису среднего возраста прибавился кризис мировоззрения уцелевшего солдата, который мысленно все еще в обороне. Свои горькие думы мужчина заглушает болтовней и выпивкой, но судьба дает ему шанс пересмотреть свою жизненную позицию: он влюбился и совершил подвиг, впустив женщину в свой ощетинившийся внутренний мир. Любовь преображает героя, он становится чутким, внимательным и даже счастливым, его цинизм уступает место сентиментальности. Однако все его надежды на будущее умирают после смерти Патриции.
2. Патриция Хольман – главная героиня романа «Три товарища», возлюбленная Роберта. Болезненно красивая женщина с тонкими чертами лица и стройной фигурой. Внешняя хрупкость объясняется тем, что Пат больна туберкулезом. В детстве она пережила лишения, недоедала, и в результате, как и сотни таких детей, приобрела затаенную в груди смерть. Девушка, тем не менее, весела и открыта новым впечатлениям. Она искренне любит и дарит всю себя без остатка. Чувство юмора, жизнелюбие, отзывчивость и открытость делают ее верной подругой товарищам Локампа.
3. Готтфрид Ленц – один из товарищей, «бумажный романтик». Молодой мужчина с легким и веселым нравом, заводила и холерик. Всегда в приподнятом расположении духа. Немного болтлив, часто иронизирует, балагурит и высказывает общее мнение. Судя по огромному количеству фотографий из разных стран, много путешествовал, возможно, служил в разведке. Тоже имеет насыщенное фронтовое прошлое. Трагически погибает на митинге фашистов, где его смертельно ранят по ошибке.
4. Отто Кестер – серьезный и вдумчивый человек, самый педантичный персонаж в романе «Три товарища». Во время войны был летчиком, а после увлекся любительскими гонками, переделав кадиллак в гоночный кар. Именно ему принадлежит мастерская, где работают все товарищи. Он обладает практической сметкой и волевым характером, не раз выручает менее приспособленных к существованию друзей из беды. Отзывчив и добр, воспринимает беду Роберта, как свою, и погружается в его проблемы с головой, хотя сам живет не лучше. Его щедрости Пат обязана последними месяцами своей жизни, с трудом вырванными у болезни.
5. Карл (гоночная машина кадиллак) – изобретение Кестера, феноменально быстрый автомобиль, не раз побеждавший в гонках. Он же помогает товарищам в любой экстренной ситуации и чутко реагирует на эмоциональное состояние водителя.

Смысл произведения

Ремарк хотел показать, как война порождает потерянное поколение, как калечит жизни ни в чем не повинных людей по обеим сторонам баррикад. Молодые люди хоть и воевали на стороне агрессора, сами не хотели мирового господства, но сполна познали расплату за амбиции своего государства. Упадок во всех сферах деятельности общества, изображенный в романе, — результат поражения Германии в Первой мировой. Отсюда и все беды трех товарищей: полнейшая неустроенность, внутренние кризисы, бедность, отсутствие перспектив, проблемы с алкоголем и разочарованность. Жертвой социального катаклизма (зарождающегося фашизма) стал Ленц, от недоедания в связи с дифицитом военного положения смертельно заболела Пат. На судьбе героев писатель изобразил черную метку войны, поэтому главной идеей романа «Три товарища» можно считать антимилитаристский, гуманистический посыл в вечность, предостережение потомкам о том, как уродлива и ужасна кровавая бойня на самом деле. Когда зрелищные баталии проходят, остаются перемолотые в жерновах истории люди.

Проблематика

1. Проблема послевоенной депрессии в обществе: экономический, социальный и личностный кризис. Война никогда не приносит ничего хорошего и полезного. Она сеет лишь хаос и разрушения. И наши герои знали это как никто другой. Тяжелейшие попытки подняться со всеобщего дна, карабкаться вопреки законам времени, пытаться приумножить те гроши, которые есть, наконец, сохранить самого себя – в этом заключался смысл существования общества Германии в начале 20 века. Многие из тех, кому посчастливилось иметь свой угол, могли, по крайней мере, не платить за него, или же попросту сдавать, чтобы иметь чуть больше денег. Прочие же зарабатывали, как могли, в том числе и не самыми гуманными методами, колеблясь между мелкими аферами и откровенным разбоем. Единственными местами, пользовавшимися очевидным успехом, – были бары и кафе, в которых люди заседали в силу своей безысходности и желания забыться. Но со временем деньги кончались, и даже у этих заведений постоянные гости сменялись пустующими креслами.
2. Проблема маргинализации общества и зарождающегося фашизма неслучайно поставлена в романе «Три товарища». Агрессивный режим преследовал автора и изгнал его из Германии. Внутри этой среды нашлось немало людей, которые приступили не только закон, но и потеряли чувство собственного достоинства. Именно по вине одного из таких людей жертвой стычки на митинге фашизма становится один из товарищей Готфрид Ленц, который, видимо, своей активностью привлёк внимание сторонников нового режима. В этот день Роберт, Кестер и Пат теряют одного из своих друзей. Впрочем, последняя из них так и не узнает об этом.
3. Проблема тотальной безысходности. Очень печальна судьба и самого Роберта. Устав от бесконечной пелены смерти перед глазами, наш герой продолжает получать удары судьбы один за другим. Сначала погибает Ленц, потом кончаются деньги и рушится их и без того скудный бизнес. Приходится пожертвовать мастерской. А когда обнаруживается, что и Пат тяжело больна, то для того, чтобы спасти одного друга, Отто и Роберту приходится пожертвовать другим. Они продают Карла – свой гоночный автомобиль, который они так заботливо собирали по крупицам, ведь денег на новую машину у них, конечно же, не было. И даже несмотря на помощь, силы Пат становятся всё слабее и слабее. Роберт только встретил своего человека, которого полюбил, как тут же она стала буквально таять на глазах. Сам он, Роберт, понимал, что неспособен обратить этот процесс впять. Тяжёлая болезнь Патриции Хольман высасывала из неё силы, тянула в тот мир, о котором Локамп знал не понаслышке. И куда ни за что не хотел её отпускать. Но человек не всесилен. В этой ситуации герой не мог что-либо изменить. Как и в своей разрушенной жизни. Как и в жизни Ленца. Ничего нельзя было поделать.
4. Проблема потери близкого человека. В книге «Три товарища» особое место занимают переживания Роберта о постепенной утрате любимой женщины. И они с каждым моментом обостряются, нарастают, а после смерти Пат как будто стихают и замирают, словно один, оставленный и забытый всей Вселенной огонёк маленькой звезды вдруг решил потухнуть, не оставляя после себя ни взрыва, ни чего-либо ещё. Только огромную чёрную дыру, засасывающую в небытие человеческую душу.
5. Проблема безверия: Смерть Бога в 20 веке. И в этом смысле очень легко объясняется потеря веры в Бога Робертом и другими жителями Германии. Ещё на митинге друзья дали понять, что обществу нужна своеобразная «религия». И кто бы мог подумать, что ещё через десяток лет этой религией станет тоталитарный режим, который обратит их соотечественников в бегство? Бог умирает в сердцах людей в 20 веке. Там остаются только раны от гремящих ранее, а ныне умолкших пушек. Роберт очень хорошо характеризует веру в Бога в тот период «…серое бесконечное небо сумасшедшего бога, который придумал жизнь и смерть, чтобы развлекаться». Без божества покинутый мир начал искать смысл жизни и нравственную опору в сумасбродных теориях идеологов Третьего Рейха. Эта удручающая тенденция лишь угадывается в недалеком будущем, которое ощущается нами в романе «Три товарища».
6. Утрата смысла в жизни. Возлюбленная Роберта, постепенно угасая, будто бы оставляет его наедине с этим хаосом, в котором он не видит света. С враждебностью той страны, в которой он живёт, с отсутствием веры во что-то. Здесь герою нет места, единственным смыслом для него оставалась Пат. Но вот она умирает, и Локамп, оставленный Богом, страной и своей женщиной оказывается уже непросто разорванным в клочья, больным и старающимся свести концы с концами. Он теряет всякий смысл бытия, и отсутствие продолжения повествования после смерти Патриции Хольман сухо и твёрдо говорит нам о том, что жизненная нить человека оборвалась.
7. Проблема дружбы. Хочется упомянуть и о названии произведения, ведь, по сути, товарищей было вовсе не трое. Прочитав роман, я нашёл там гораздо больше друзей. Это и Альфонс, который с теплотой душевной относился к гостям, шофер Густав, ставший другом Роберту и впоследствии оказавший ему немалую поддержку. Даже автомобиль «Карл» - главное транспортное средство наших героев, даже он являлся товарищем, достаточно только вспомнить, с какой теплотой вносил его описания Ремарк, зачастую олицетворяя в машине надёжного друга, который всегда выручал трёх товарищей. Но главной причиной, по которой книгу можно было бы назвать «Четыре товарища», была, конечно же, возлюбленная Локампа Патриция Хольман. Моя рецензия во многом посвящена ей – как одному из центральных персонажей романа. Пат была не только отличной подругой для его друзей, она сумела стать другом и самому Роберту. Именно здесь раскрывается тема любви. Это чувственная, сердечная связь, а рядом с ней крепко на ногах стоит дружба, по силе ничуть не уступавшая отношениям между тремя боевыми товарищами. И сам Роберт уже начинал говорить Пат не о том, что она милая и все те прочие комплименты, которые так приятно слушать девушкам. Он называл её «Пат-дружище», будто бы стараясь тем самым подчеркнуть, насколько значима и многогранна была для него эта женщина. Она и была четвертым товарищем.

Концовка

Книга, безусловно, трагическая, наполненная глубинным смыслом, прежде всего, о том возвышенном чувстве, которое всегда волновало всё человечество и не теряло актуальности. Этим чувством была роковая любовь Роберта к Патриции. Вместе с ней в нем умирает жизнь. Женщина в романе символизирует надежду: после ее гибели стране суждено вновь погрузиться во мрак бесплодных амбиций государственных деятелей, а ее народу в лице Роберта выпадет на долю безысходная тоска по мирному небу. Пат и была этим оазисом посреди хаоса. Глядя на нее, даже друзья Роберта почувствовали обновление и радость, однако им нет места в мире, где вновь назревает война: мы видим митинги фашистов, которые вскоре перерастут в самое кровавое событие 20 века. Так изящно, через любовную историю, Эрих Мария Ремарк, являющийся очевидцем и участником событий, выражает мрачное предсказание своей стране. Теперь мы знаем, что оно сбылось, и Роберту, и Отто не удалось выстроить новую жизнь. Конец книги «Три товарища» так и остался открытым финалом, где трагедия лишь ощущается, а не передается буквально.

Критика

«Три товарища» — третий роман Ремарка – писателя, который к моменту его выхода пользовался мировой известностью. Он стал голосом потерянного послевоенного поколения, неустроенного, разочарованного и циничного. Однако не всем этот голос нравился. Нацистам сентиментальные истории солдат вермахта явно не могли быть по нраву. Милитаристы по убеждениям отвергали мирный посыл автора, им казалось, что он портит общество, которому нужно собрать все силы для мести. Именно поэтому после публикации новой работы литератора лишили немецкого гражданства.

В США, куда он бежал от преследований, его творчество оценили выше. В Голливуде сразу же взялись за экранизацию романа, а такие литературные акулы пера, как Хэмингуэй, лично познакомились с эмигрантом и выразили свой восторг по поводу нового произведения. Ремарка благосклонно принимает пресса, рецензии на его работы исключительно положительные, зато в Германии за родственные связи с автором казнили (так, была убита его сестра, а ему по почте был прислан счет за проведенную казнь).

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Эрих Мария Ремарк – писатель, чье имя говорит само за себя. Для многих поколений читателей, выросших на его произведениях, для критиков, единодушно признавших его работы, он стал своеобразным символом времени. Трагедии Первой и Второй мировой, боль «потерянного поколения», попытка создать для себя во «времени, вывихнувшим сустав» забавный, в чем-то циничный, а в чем-то – щемяще-чистый маленький мир верной дружбы и отчаянной любви – таков Ремарк, автор, чья проза не принадлежит старению…

Эрих Мария Ремарк

Три товарища

I

Небо было желтым, как латунь; его еще не закоптило дымом. За крышами фабрики оно светилось особенно сильно. Вот-вот должно было взойти солнце. Я посмотрел на часы – еще не было восьми. Я пришел на четверть часа раньше обычного.

Я открыл ворота и подготовил насос бензиновой колонки. Всегда в это время уже подъезжали заправляться первые машины.

Вдруг за своей спиной я услышал хриплое кряхтение, – казалось, будто под землей проворачивают ржавый винт. Я остановился и прислушался. Потом пошел через двор обратно в мастерскую и осторожно приоткрыл дверь. В полутемном помещении, спотыкаясь, бродило привидение. Оно было в грязном белом платке, синем переднике, в толстых мягких туфлях и размахивало метлой; весило оно не менее девяноста килограммов; это была наша уборщица Матильда Штосс.

Некоторое время я наблюдал за ней. С грацией бегемота сновала она взад и вперед между автомобильными радиаторами и глухим голосом напевала песню о верном гусаре. На столе у окна стояли две бутылки коньяка. В одной уже почти ничего не оставалось. Накануне вечером она была полна.

– Однако, фрау Штосс… – сказал я.

Пение оборвалось. Метла упала на пол. Блаженная ухмылка погасла. Теперь уже я оказался привидением.

– Исусе Христе, – заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими глазами. – Так рано я вас не ждала.

– Догадываюсь. Ну как? Пришлось по вкусу?

– Еще бы, но мне так неприятно. – Она вытерла рот. – Я просто ошалела.

– Ну, это уж преувеличение. Вы только пьяны. Пьяны в дым.

Она с трудом сохраняла равновесие. Ее усики подрагивали, и веки хлопали, как у старой совы. Но постепенно ей все же удалось несколько прийти в себя. Она решительно шагнула вперед:

– Господин Локамп, человек всего лишь человек. Сначала я только понюхала, потом сделала глоточек, а то у меня с желудком неладно, – да, а потом, видать, меня бес попутал. Не надо было вводить в искушение старую женщину и оставлять бутылку на столе.

Уже не впервые заставал я ее в таком виде. Каждое утро она приходила на два часа убирать мастерскую; там можно было оставить сколько угодно денег, она не прикасалась к ним. Но водка была для нее что сало для крысы.

Я поднял бутылку:

– Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который господин Кестер держит для себя.

На обветренном лице Матильды мелькнула усмешка:

– Что правда, то правда – в этом я разбираюсь. Но, господин Локамп, вы же не выдадите меня, беззащитную вдову.

Я покачал головой:

– Сегодня нет.

Она опустила подоткнутые юбки.

– Ну, так я смоюсь. А то придет господин Кестер, и тогда такое начнется…

Я подошел к шкафу и отпер его:

– Матильда!

Она поспешно заковыляла ко мне. Я высоко поднял коричневую четырехгранную бутылку.

Она протестующе замахала руками:

– Это не я! Честью клянусь! Этого я не трогала!

– Знаю, – ответил я и налил полную рюмку. – А знаком ли вам этот напиток?

– Еще бы! – она облизнула губы. – Ром! Выдержанный, старый, ямайский!

– Верно. Вот и выпейте стаканчик. – Я? – она отшатнулась. – Господин Локамп, это уж слишком. Вы пытаете меня на медленном огне. Старуха Штосс тайком вылакала ваш коньяк, а вы ром еще ей подносите. Вы – просто святой, да и только! Нет, уж лучше я сдохну, чем выпью.

– Вот как? – сказал я и сделал вид, что собираюсь забрать рюмку.

– Ну, раз уж так… – она быстро схватила рюмку. – Раз дают, надо брать. Даже когда не понимаешь толком, почему. За ваше здоровье! Может, у вас день рождения?

– Да, вы в точку попали, Матильда!

– В самом деле? Правда? – Она вцепилась в мою руку и тряхнула ее. – От всего сердца желаю счастья! И деньжонок побольше! Господин Локамп! – Она вытерла рот.

– Я так разволновалась, что надо бы еще одну пропустить! Я же люблю вас, как родного сына.

– Вот и хорошо!

Я налил ей еще рюмку. Она выпила ее единым духом и, осыпая меня добрыми пожеланиями, вышла из мастерской.

* * *

Я убрал бутылки и сел к столу. Бледный луч солнца, проникавший через окно, освещал мои руки. Странное чувство испытываешь все-таки в день рождения, даже если никакого значения не придаешь ему. Тридцать лет… Было время, когда мне казалось, что я никак не доживу до двадцати, так хотелось поскорее стать взрослым. А потом…

КЧ "Классический экспресс"

Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя. Скорее взвоешь от горя.

Э.М.Ремарк Три товарища.

По-моему именно эта цитата идет сквозной через все творчество Ремарка и отражает самую его суть. Смех сквозь слезы. Самоирония у пропасти с безысходностью. Устраивайтесь поудобнее в настоящем моменте. И что бы ни случилось с нами завтра, у нас в запасе есть сегодня и сейчас. И этот миг только ваш. И т.д.

Между первым и вторым знакомством с книгой более десятка лет, а в восприятии и осознании – огромная пропасть. Великолепный язык ничуть не померк, любимый цитатник после Ремарка снова довольно распух. Но, боже, какая депрессивность, какой мрак вокруг, сколько печали сквозит во всем, даже в веселье.
Книги Ремарка – это продукт своего времени и наилучшее отражение реальной ситуации. Понять по урокам истории почему появилась сама возможность Третьего Рейха невозможно. Все равно остается доля скепсиса, что даже в самых сложных ситуациях нельзя было фанатеть от лозунгов Гитлера, что это против правил, преступление против всего человечества. Читая книги Ремарка, действительно начинаешь видеть плодородную почву, не хватает только идей и лидера, чтобы все посеянное зацвело буйным цветом. Нельзя ждать от его книг позитива, Ремарк не может врать, впереди у Германии глубокие потрясения и, если бы мы увидели здесь иную историю, значит, фашизм стал бы сном, всего лишь сном... И если это не ваш автор, значит, в жизни у вас стакан наполовину полон, с чем и поздравляю. Немецкий реализм 20-х страшен, начала 30-х – еще страшнее. По-настоящему тяжелые времена для Германии еще не наступили. Великая депрессия только маячит на горизонте, но пока не унесла от голода тысячи жизней, проститутки еще могут откладывать деньги, а не продавать себя исключительно за кусок хлеба. Душа немца требует приюта, мозг отключки от повседневных забот. Вера в Бога разрушена, каторжный труд не приносит стабильности, количество самоубийств не достигло пика, но поражает масштабностью. Одни поднимают свой дух песнопениями на кладбище, другие факельными шествиями, третьи пока позволяют себе прожигать жизнь и спускать последние деньги в баре за бутылкой отличного рома.

Ром - это ведь не просто напиток, это скорее друг, с которым вам всегда легко. Он изменяет мир. Поэтому его и пьют.

Стойка бара была капитанским мостиком на корабле жизни, и мы, шумя, неслись навстречу будущему.

Мне тяжело было перечитывать Ремарка, это скорее хороший знак. Значит, внутренне я пока не настроена отпустить на самотек собственную жизни и мне есть во что верить, хочется жить, растить детей и строить планы. Ремарк отнюдь не погружает меня в депрессию, но дает пинка и силы, дабы не опуститься, не скатиться и не допустить.

До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведёт к хорошему концу.

Покорность, - подумал я. - Что она изменяет? Бороться, бороться - вот единственное, что оставалось в этой свалке, в которой в конечном счёте так или иначе будешь побеждён. Бороться за то немногое, что тебе дорого. А покориться можно и в семьдесят лет.

Теперь пару слов о героях. В 20 лет они пример для подражания: благородство, дружба, любовь выходят на первый план. После 30 начинаешь видеть все их неприглядные стороны. Война взрослит каждого. Вчера ты был пацаном, а на фронте в миг становишься мужчиной. Сколько всего пережили эти бравые парни, и что? Откуда столько пофигизма, равнодушия, отсутствие каких-либо жизненных целей – потерянное поколение, разрушенные жизни, раздавленные взрослые. Что они могут дать своим детям? Ущербные взрослые растят ущербных детей, где взять силы, надежду, веру? Люди готовы поверить в черта, лишь бы он им пообещал перемены и поднял самооценку. Я читала будто о своих сыновьях, а не ровесниках, некоторое ощущение подросткового романа не покидало. О чем только думают эти псевдовзрослые? Но хотела бы я видеть своего 30-летнего сына таким? Нет. Я надеюсь, что к тому времени это будет взрослый мужчина, твердо стоящий на ногах, а эпоха ежедневных коллективных пьянок у стойки бара останется в студенческом прошлом.
В аннотации заявлено о нерушимой дружбе, о неземной любви и это действительно так. Бескорыстная дружба вызывает некоторую зависть, в современном мире дружба (как собственно и любовь) порой расцениваются как выгодное капиталовложение. А проникновенная любовь Робби к Пат (именно Робби к Пат, так как Пат вряд ли смогла бы любить вечно Робби, или вовсе не смогла в иных обстоятельствах) для меня чуть ли не является эталонной. Я не люблю громких фраз, сюсюканья, мне важны поступки и отношение, когда можно не бояться предстать перед мужчиной больной и некрасивой, но быть от этого не менее любимой. И в горе и в радости... В реальной жизни чаще в радости, в горе многие "любимые" одиноки.

Пат… она мне нравилась и отталкивала одновременно. Нравилась своей женской мудростью, умением правильно подбодрить любимого, не быть женщиной-пилой и т.д. Временами ловила себя на мысли, что кое-что необходимо взять и себе на вооружение. Отталкивала Пат своей неприспособленностью и нежеланием изменить собственную жизнь. Были деньги, положение, связи и что мы имеем в итоге? Жизнь в гамаке на балконе с уютной книгой в руках. А чему она стремилась научиться, старалась ли она приспособиться к новому времени? Если поглубже заглянуть в себя, то описанная штрихами многострадальная жизнь и нелепая смерть жены булочника выглядит куда большей несправедливостью, чем та же смерть плывущей по течению Пат. Чем планировала зарабатывать себе на хлеб эта благородная женщина в будущем? Она уже продала комнату в родительском доме, спустила кое-что из мебели, начала кататься на машине с людьми, имевшими стабильный заработок. Еще немного и должность секретутки ее бы не смутила. Опять же в этом случае Лиза из Интернационаля вызывает во мне более глубокое уважение. Пат абсолютно точно определила свою суть:

- Не половинка и не целое. Так... Фрагмент...

Наверное, это бич многих послереволюционных интеллигентов. Старая жизнь разрушена, прежние идеалы растоптаны, к новой реальности они приспособиться не успевают, не могут и не желают.

Мы слишком много знаем и слишком мало умеем... потому что знаем слишком много.

Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев ещё ничего начать.

В качестве вывода хочу отметить, что Ремарк – велик и реалистичен, но зачитываться им нужно дозировано, дабы учиться на чужих ошибках, а не быть затянутым в пучину чужих неудач.

Небо было желтым, как латунь; его еще не закоптило дымом. За крышами фабрики оно светилось особенно сильно. Вот-вот должно было взойти

солнце. Я посмотрел на часы - еще не было восьми. Я пришел на четверть часа раньше обычного.
Я открыл ворота и подготовил насос бензиновой колонки. Всегда в это время уже подъезжали заправляться первые машины.
Вдруг за своей спиной я услышал хриплое кряхтение, - казалось, будто под землей проворачивают ржавый винт. Я остановился и прислушался. Потом

пошел через двор обратно в мастерскую и осторожно приоткрыл дверь. В полутемном помещении, спотыкаясь, бродило привидение. Оно было в грязном

белом платке, синем переднике, в толстых мягких туфлях и размахивало метлой; весило оно не менее девяноста килограммов; это была наша уборщица

Матильда Штосс.
Некоторое время я наблюдал за ней. С грацией бегемота сновала она взад и вперед между автомобильными радиаторами и глухим голосом напевала

песню о верном гусаре. На столе у окна стояли две бутылки коньяка. В одной уже почти ничего не оставалось. Накануне вечером она была полна.
- Однако, фрау Штосс... - сказал я.
Пение оборвалось. Метла упала на пол. Блаженная ухмылка погасла. Теперь уже я оказался привидением.
- Исусе Христе, - заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими глазами. - Так рано я вас не ждала.
- Догадываюсь. Ну как? Пришлось по вкусу?
- Еще бы, но мне так неприятно. - Она вытерла рот. - Я просто ошалела.
- Ну, это уж преувеличение. Вы только пьяны. Пьяны в дым.
Она с трудом сохраняла равновесие. Ее усики подрагивали, и веки хлопали, как у старой совы. Но постепенно ей всT же удалось несколько прийти

в себя.
Она решительно шагнула вперед:
- Господин Локамп, человек всего лишь человек. Сначала я только понюхала, потом сделала глоточек, а то у меня с желудком неладно, - да, а

потом, видать, меня бес попутал. Не надо было вводить в искушение старую женщину и оставлять бутылку на столе.
Уже не впервые заставал я ее в таком виде. Каждое утро она приходила на два часа убирать мастерскую; там можно было оставить сколько угодно

денег, она не прикасалась к ним. Но водка была для нее что сало для крысы.
Я поднял бутылку:
- Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который господин Кестер держит для себя.
На обветренном лице Матильды мелькнула усмешка:
- Что правда, то правда - в этом я разбираюсь. Но, господин Локамп, вы же не выдадите меня, беззащитную вдову.
Я покачал головой:
- Сегодня нет.
Она опустила подоткнутые юбки.
- Ну, так я смоюсь. А то придет господин Кестер, и тогда такое начнется...
Я подошел к шкафу и отпер его:
- Матильда!
Она поспешно заковыляла ко мне. Я высоко поднял коричневую четырехгранную бутылку.
Она протестующе замахала руками:
- Это не я! Честью клянусь! Этого я не трогала!
- Знаю, - ответил я и налил полную рюмку. - А знаком ли вам этот напиток?
- Еще бы! - она облизнула губы. - Ром! Выдержанный, старый, ямайский!
- Верно. Вот и выпейте стаканчик. - Я? - она отшатнулась. - Господин Локамп, это уж слишком. Вы пытаете меня на медленном огне. Старуха Штосс

тайком вылакала ваш коньяк, а вы ром еще ей подносите.

Эрих Мария Ремарк

Три товарища

Erich Maria Remarque

Drei Kameraden, 1936

© The Estate of the Late Paulette Remarque, 1937

© Перевод. И. Шрайбер, наследники, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Небо было желтым, как латунь, и еще не закопчено дымом труб. За крышами фабрики оно светилось особенно ярко. Вот-вот взойдет солнце. Я глянул на часы. До восьми оставалось пятнадцать минут. Я пришел раньше обычного.

Я открыл ворота и наладил бензоколонку. В это время первые машины уже приезжали на заправку. Вдруг за моей спиной послышалось надсадное кряхтенье, будто под землей прокручивали ржавую резьбу. Я остановился и прислушался. Затем прошел через двор к мастерской и осторожно открыл дверь. В полумраке, пошатываясь, сновало привидение. На нем были испачканная белая косынка, голубой передник и толстые мягкие шлепанцы. Привидение размахивало метлой, весило девяносто килограммов и было уборщицей Матильдой Штосс.

С минуту я стоял и разглядывал ее. Переваливаясь на нетвердых ногах между радиаторами автомобилей и напевая глуховатым голосом песенку о верном гусаре, она была грациозна, как бегемот. На столе у окна стояли две бутылки коньяка – одна уже почти пустая. Накануне вечером она была не почата. Я забыл спрятать ее под замок.

– Ну, знаете ли, фрау Штосс… – вымолвил я.

Пение прекратилось. Метла упала на пол. Блаженная ухмылка на лице уборщицы погасла. Теперь привидением был уже я.

– Иисусе Христе… – с трудом пробормотала Матильда и уставилась на меня красными глазами. – Не думала я, что вы так рано заявитесь…

– Понятно. Ну а коньячок ничего?

– Коньяк-то хорош… но мне так неприятно. – Она вытерла ладонью губы. – Прямо, знаете, как обухом по голове…

– Не стоит преувеличивать. Просто вы накачались. Как говорится, пьяны в стельку.

Она едва удерживалась в вертикальном положении. Ее усики подрагивали, а веки хлопали, как у старой совы. Но вскоре она кое-как овладела собой и решительно сделала шаг вперед.

– Господин Локамп!.. Человек всего лишь человек… Сперва я только принюхивалась… потом не выдержала, сделала глоток… потому что в желудке у меня всегда, знаете ли, какая-то вялость… Вот… а потом… а потом, видать, бес попутал меня… И вообще – нечего вводить бедную женщину в искушение… нечего оставлять бутылки на виду.

Уже не впервые я заставал ее в таком виде. По утрам она приходила на два часа убирать мастерскую, и там можно было спокойно оставить сколько угодно денег, к ним она не прикасалась… А вот спиртное было для нее то же, что сало для крысы.

Я поднял бутылку.

– Коньяк для клиентов, вы, конечно, не тронули, а любимый сорт господина Кестера вылакали почти до дна.

Огрубевшее лицо Матильды исказилось гримасой удовольствия.

– Что правда, то правда… В этом я знаю толк. Но, господин Локамп, неужто вы выдадите меня, беззащитную вдову?

Я покачал головой:

– Сегодня не выдам.

Она опустила подоткнутый подол.

– Ладно, тогда улепетываю. А то придет господин Кестер… ой, не приведи Господь!

Я подошел к шкафу и отпер его.

– Матильда…

Она торопливо подковыляла ко мне. Я поднял над головой коричневую четырехгранную бутылку.

Она протестующе замахала руками:

– Это не я! Честно вам говорю! Даже и не пригубила!

– Знаю, – сказал я и налил полную рюмку. – А вы это когда-нибудь пробовали?

– Вопрос! – Она облизнулась. – Да ведь это ром! Выдержанный ямайский ром!

– Правильно. Вот и выпейте рюмку!

– Это я-то? – Она отпрянула от меня. – Зачем же так издеваться, господин Локамп? Разве можно каленым железом по живому телу? Старуха Штосс высосала ваш коньяк, а вы ей в придачу еще и ром подносите. Да вы же просто святой человек, именно святой… Нет, уж лучше пусть я умру, чем выпью!

– Значит, не выпьете?.. – сказал я и сделал вид, будто хочу убрать рюмку.

– Впрочем… – Она быстро выхватила ее у меня. – Как говорят, дают – бери. Даже если не понимаешь, почему дают. Ваше здоровье! А у вас, случаем, не день ли рождения?

– Да, Матильда. Угадали.

– Да что вы! В самом деле? – Она вцепилась в мою руку и принялась ее трясти. – Примите мои самые сердечные поздравления! И чтобы деньжонок побольше! – Она вытерла рот. – Я так разволновалась, что обязательно должна тяпнуть еще одну. Ведь вы мне очень дороги, так дороги – прямо как родной сын!..

– Хорошо.

Я налил ей еще одну рюмку. Она разом опрокинула ее и, прославляя меня, вышла из мастерской.

* * *

Я спрятал бутылку и сел за стол. Через окно на мои руки падали лучи бледного солнца. Все-таки странное это чувство – день рождения. Даже если он тебе, в общем, безразличен. Тридцать лет… Было время, когда мне казалось, что не дожить мне и до двадцати, уж больно далеким казался этот возраст. А потом…

Я достал из ящика лист бумаги и начал вспоминать. Детские годы, школа… Это было слишком давно и уже как-то неправдоподобно. Настоящая жизнь началась только в 1916 году. Тогда я – тощий восемнадцатилетний верзила – стал новобранцем. На вспаханном поле за казармой меня муштровал мужланистый усатый унтер: «Встать!» – «Ложись!» В один из первых вечеров в казарму на свидание со мной пришла моя мать. Ей пришлось дожидаться меня больше часа: в тот день я уложил свой вещевой мешок не по правилам, и за это меня лишили свободных часов и послали чистить отхожие места. Мать хотела помочь мне, но ей не разрешили. Она расплакалась, а я так устал, что уснул еще до ее ухода.

1917. Фландрия. Мы с Миддендорфом купили в кабачке бутылку красного. Думали попировать. Но не удалось. Рано утром англичане начали обстреливать нас из тяжелых орудий. В полдень ранило Кестера, немного позже были убиты Майер и Детерс. А вечером, когда мы уже было решили, что нас оставили в покое, и распечатали бутылку, в наши укрытия потек газ. Правда, мы успели надеть противогазы, но у Миддендорфа порвалась маска. Он заметил это слишком поздно и, покуда стаскивал ее и искал другую, наглотался газу. Долго его рвало кровью, а наутро он умер. Его лицо было зеленым и черным, а шея была вся искромсана – он пытался разодрать ее ногтями, чтобы дышать.

1918. Это было в лазарете. Несколькими днями раньше с передовой прибыла новая партия. Бумажный перевязочный материал. Тяжелые ранения. Весь день напролет въезжали и выезжали операционные каталки. Иногда они возвращались пустыми. Рядом со мной лежал Йозеф Штоль. У него уже не было ног, а он еще не знал об этом. Просто этого не было видно – проволочный каркас накрыли одеялом. Он бы и не поверил, что лишился ног, ибо чувствовал в них боль. Ночью в нашей палате умерло двое. Один – медленно и тяжело.